Рассказ

СЕСТРИЧКА

Михаил Френкель

Тара-рара-рара-рара.
Вышел ежик из тумана.
Вынул ножик из кармана…

Нет, ежик в тумане – это у гения мультипликации Норштейна. А в детской считалочке из тумана выходил Месяц.
Значит, подумал он, я теперь – тот самый Месяц. Хотя, тоже нет. Ведь ножик «из тумана» вынимал как раз не я, а тот, кто делал мне операцию. Но из тумана все-таки выхожу я. Вырываюсь из цепких лап одурманившего сознание наркоза…
Вначале он так и не понял, почему вместо обещанного щадящего спинномозгового наркоза ему «влепили» общий. Уже потом хирург объяснил, что когда на экране прибора появилось то, что нужно было оперировать, то посмотреть на это «чудо» сбежались бригады из соседних залов. Такой, видите ли, оказался необычный случай.
– За четверть века работы ничего подобного не припомню, – доверительно сообщил ему доктор.
Что ж, почему бы не помочь медицинской науке? Кто-то, может быть, напишет умную статью в серьезный журнал. А то, глядишь, и диссертацию защитит…

Однако все эти слова были после. А тогда, в первую послеоперационную ночь, когда он выходил из тумана наркоза, было лицо. Ее лицо, лицо сестрички. Давно забытое, но невероятно знакомое лицо. Он долго старался вспомнить, на кого же так похожа медсестра, склонявшаяся над ним много раз в ту ночь. Но никак вспомнить не мог. Она что-то ему говорила. Кажется, спрашивала, где болит, поправляла торчавшие из его тела трубки, чем-то смазывала и все время повторяла, что все будет хорошо.
И он ей верил. Ведь именно ради того, чтобы наверняка избавиться от болячки, портившей ему жизнь долгие годы, он приехал в Израиль – страну передовой медицины. Денег на операцию, правда, было мало. Собственно, все, что осталось от продажи дачного участка жены. Евреям, приезжавшим лечиться из России было намного легче: в России разрешается двойное гражданство. «Инкогнито» из Петербурга приезжал к родственникам в Хайфу или Петах-Тикву, подавал документы, получал израильское гражданство. И практически бесплатно делал операцию, которая бы ему на условиях медицинского туризма стоила много тысяч долларов. Восстанавливался и, делая рукой исторической родине, уезжал обратно на «доисторическую».
Украинские же власти с первых лет независимости боялись двойного гражданства, как черт ладана. И все в стране хорошо понимали, почему. Проблема, конечно же, была не в евреях, белорусах или гагаузах. И хотя тогда, двадцать лет назад, отношения с Россией были просто замечательные, в Украине опасались, что если многие из живущих здесь русских возьмут себе еще и российское гражданство, то могут возникнуть серьезные проблемы во взаимоотношениях между, как всегда утверждалось, братскими народами.
Как в воду глядели. Но этот рассказ совсем о другом.
Только недоброжелатели из числа харедим и давно прибывших на Землю Обетованную ватиков считают, что все «русские» одним миром мазаны. На самом деле приехавшие в Израиль в годы Большой алии – очень-очень разные люди. Как, впрочем, и сами сабры. Одним по душе, когда собрату хорошо, другим – совсем наоборот. В этом избранный народ в общем-то такой же, как и все другие.
Утром сестричка сменилась. И в его палату вошла «врачиха». Про себя он назвал ее именно так.
– Вы сами-то где живете? – спросила она после того, как по служебной обязанности поинтересовалась его здоровьем.
И тут он сделал промашку. Забыв, о чем его предупреждали, ляпнул: «Живу в Киеве».
– Значит, вы не израильтянин. А мы вас лечим за такой мизер. «Вэй мой змир», – коверкая на ходу идиш, она выскочила из палаты.
А минут через пятнадцать к нему уже подселили молодого человека, как впоследствии выяснилось, пришедшего в больницу просто для профилактического осмотра. И он, такой здоровенький и веселый, тут же принялся громко и беспрерывно трещать по телефону. А где-то через час к нему пришли друзья, такие же веселые и здоровые. И они завели громкую беседу, часто прерываемую звучным смехом.
А он представил себе ехидную физиономию врачихи: «Знай свое место, медтурист-«шаровик»…
Но вечером вновь на смену вышла Она. На шум и гам зашла в палату. Осмотрелась и решительно сказала по-русски: «Нет, так не будет!». Она вышла, но через пять минут вернулась. Поставила ширму у его кровати, положила на нее свежую пижаму и почти приказала: «Переодевайтесь! Мы (она сказала «мы») переходим в другую палату. Там вы будете один».
И тут он понял, почему Она так старалась. Ну да, как он мог забыть прежний опыт, приобретенный во время походов по медучреждениям Киева! Он быстро вытащил из-под подушки две стошекелевые купюры и стал лихорадочно совать их ей в руки. И тут Она взорвалась: «Не смейте! Сейчас же спрячьте деньги!»…
Сконфуженный, он повиновался и пошел за ней в новую палату. Да какую там палату! Помещение было похоже на апартаменты в правительственной больнице в Феофании, в которых несколько лет назад он беседовал с одним отдыхавшим там министром.
– Кушать хотите? – вдруг спросила Она.
Он посмотрел на часы. Было уже половина десятого вечера. Ужин давно закончился. Но есть почему-то действительно хотелось. И он согласно кивнул головой.
– Эля! – позвала Она кого-то в коридоре. – Принеси поесть.
Через несколько минут в апартаменты вплыла черная, как смоль, санитарка-эфиопка с подносом в руках. На нем были разные вкусности.
«Почему Она, молодая и красивая, так заботится обо мне, больном и потертом годами?» – думал он.
И тут Она сказала:
– Знаете, а я ведь тоже родом из Украины. Мать у меня еврейка, а отец – украинец. Он и назвал меня Дариной. Я родилась и выросла в Енакиево.
И здесь он неожиданно для самого себя пошутил:
– В Енакиево? Так вам же срочно нужно возвращаться в Украину. У нас теперь все, кто из Енакиево, работают не ниже, чем в министерствах.
Она весело рассмеялась. А потом, вдруг погрустнев, сказала: «Я недавно сама чуть не умерла… Просквозило под «мазганом», схватила двустороннее воспаление легких. Еле выжила и, наверное, после этого лучше стала понимать других людей… Ладно, пауза закончилась, – приказала Она, – ложитесь спать». И вышла, выключив свет.
Она вернулась через час. Склонилась над ним и, увидев, что он не спит, спросила: «Болит?».
– Болит, – честно признался он.
Она вскоре вернулась, и он почувствовал, как ее теплые заботливые руки смазывают больное место какой-то жидкостью. Минут через пять боль утихла, и он уснул.
Он проснулся ночью. Часы, которые были видны при слабом освещении в палате, показывали три часа. И тут он вспомнил! Он совершенно отчетливо вспомнил, на кого Она удивительно похожа…
Сорок пять лет назад он был принят учеником в бригаду, устанавливавшую оборудование на обувных фабриках. Чушь собачья, будто ловкие бизнесмены появились у нас только после развала Союза. Уже тогда, во времена глубокого застоя, были ушлые ребята, умевшие делать деньги буквально из воздуха. И наверняка именно они придумали такую удивительную организацию, как «Пусконаладка». Наивные люди тогда полагали, что если, скажем, строится обувная фабрика во Львове, то и станки на ней должны устанавливать специалисты-львовяне. Хотя бы для экономии средств на разного рода командировочные расходы – перелеты, переезды, суточные, внеурочные и так далее. Совсем иначе к этому делу подходили смышленые индивидуумы. «Пусконаладка» существовала как раз для того, чтобы расходы были большие. Только так можно было с пользой для оборотистых людишек «химичить» с бухгалтерией. И бригада из Калуги ездила в Душанбе, ребята из Минска – во Владивосток, а его сотоварищи из Киева – на родину Ильича в Ульяновск. Тогда, в преддверии столетия со дня рождения вождя революции, там много чего возводилось…
Правда, ему и рядовым членам бригады никаких «левых» деньжат не перепадало. Зато было другое. Гостиница, в которой они останавливались, дышала сексом, опровергая известное изречение, что в те годы его у нас не было. Тон задавали арабские летчики, повышавшие свою квалификацию для сражений с «тель-авивскими ястребами» в известном на всю страну Ульяновском авиаучилище. Какими они были асами, осталось тайной, покрытой мраком. А вот со шлюхами управлялись, видимо, лихо. В один из приездов в Ульяновск киевлянам для жилья достались номера, только что покинутые уехавшими домой египетскими пилотами. И во всех без исключения комнатах на темноватых стенах, возле которых стояли кровати, явственно «красовались» следы бурно проведенных ночей. Может быть, полетов эти «асы» и не боялись, но «залеты» подруг им явно были ни к чему.
Не терялись и ребята из бригады. Процентов семьдесят работниц местной обувной фабрики составляли молоденькие девчата из райцентров и деревень области, чаще всего ласковые и непривередливые. Словом, слегка перефразируя знаменитое изречение лучшего друга советской молодежи, эти кадры разрешали все. Было где разгуляться! И гуляли.
Но вот в одну из командировок бригаду неожиданно отозвали в Киев. Бригадир Гриша и костяк коллектива срочно вылетели домой. Остался только он, чтобы закрыть кое-какие ведомости, да еще Дима с Подола, вертлявый и приблатненный тип, махлевавший в картах и любивший заложить за воротник. Дима получил деньги на покупку авиабилетов и благополучно их пропил.
Делать было нечего и одолжить не у кого. На руках оставалась мизерная сумма. Он и отдал ее проводнице общего вагона поезда «Омск – Москва». Девица было начала торговаться, но поняв, что «добавок» точно не будет, деньги взяла, проворчав при этом, что в случае появления контролеров она ничего не знает и их даже не видела.
Была поздняя холодная осень. Но вагон не отапливался. Кроме них, в нем ехали две невзрачные девицы. Они вначале испугались неожиданных попутчиков. Но потом, поняв, что имеют дело с вполне цивилизованными людьми, как-то приободрились и даже стали вслух читать им надрывные стихи популярного тогда среди дамочек подобного рода поэта Эдуарда Асадова.
Ехали, водки не было, мерзли, слушали стихи и не могли от холода заснуть. Так и доехали до мест, где располагались печально известные мордовские лагеря ГУЛАГа. На хорошо известной всей стране станции Потьма в вагон громко гогоча ввалилась пьяная ватага в ватниках и шапках-ушанках.
Вообще-то он вырос на Евбазе – в одном из самых «блатных» районов Киева. Но такую публику, честно говоря, раньше видел только в знаменитом фильме «Путевка в жизнь». Впрочем, поначалу все было относительно спокойно. Но тут в вагоне появилась Она. Была Она проводницей соседнего вагона и шла по своим делам в голову поезда. Она была хороша! И все было при ней. А в довольно глубоком декольте красовался, что было нетипично для того времени, золотой крестик. Братва в ватниках, конечно же, обратила на Нее внимание. И так уж получилось, что когда Она почти поравнялась с ним, «ватник», стоявший неподалеку, протянул свою лапищу к Ее груди. Но ухватить крестик этому гаду так и не удалось.
Честно говоря, он никогда не считал себя храбрым человеком. И то, что он сделал, было просто инстинктивной реакцией на эту мерзость. Он ударил «ватника» по руке. Она, воспользовавшись секундной паузой, успела прошмыгнуть в тамбур. «Ватник», долго не раздумывая, вынул из кармана нож и пошел на него. К месту события стала подтягиваться остальная братва. Не надеясь уже ни на что, он стал медленно отступать к двери в тамбур. Как пишут в романах, перед глазами за мгновенье пролетела вся жизнь, которой и было-то всего девятнадцать лет. Последнее, как ему показалось, что он увидел в своей жизни, были смертельно побледневшие лица двух поклонниц Асадова. И в эту секунду в вагон влетела Она, а за нею моряк и три солдата гренадерской стати. «Ватники» в растерянности застыли на месте. А Она схватила его за руку, вытянула в тамбур, а затем в соседний вагон… За тремя бутылками водки раззнакомились. Моряк оказался Ее женихом, а солдаты – спортсменами-штангистами из спортроты, отмечавшими с морячком свою поездку на соревнования в Москву.
Его спасительница тоже сказала тост: «За тех, кто не боится сволочей». И благодарно посмотрела ему в глаза. Вот этот взгляд он и запомнил на всю жизнь.
А вот что было в тот день дальше, он помнил плохо, поскольку доза алкоголя «для сугреву» оказалась для него запредельной. Уже в Москве на перроне штангисты ему рассказали, что когда под Рязанью в поезде таки появились контролеры, его положили на верхнюю полку для багажа и прикрыли чемоданами. Так и доехал до пункта назначения.
Той девушки-проводницы он больше никогда не видел. Наверное, вышла за своего матроса и нарожала ему красивых детишек.
В «белокаменной» жил его родной дядя, очень любивший племянника. Дядя купил билет на Киев и дал еще немного денег. Приехав домой, он пошел в «Пусконаладку» и уволился. Так что фабрику к юбилею вождя пускали уже без его участия…
Эту историю он явственно вспомнил, лежа в израильской вип-палате. Долго не мог заснуть, удивляясь такой игре судьбы. Все про себя размышлял, как он Ей расскажет о той пронзительно похожей на нее девушке и как Она этому удивится. Сон обнял его только под утро, и потому, когда он проснулся, Ее уже не было на смене. А его, еще не вполне окрепшего, выписали из больницы. Даже не оттого, что еще один день в ней стоил весьма недешево, а потому, что такова в Израиле система восстановления после подобных операций.
Вот так и получилось, что он с Ней не попрощался. Не чмокнул благодарно в щечку, не рассказал о той давней истории. О Ее «двойняшке», впрочем реально старше Ее на много лет.
Поэтому Она так и живет, не зная, что теперь до конца своих дней он будет вспоминать уже не одну, а двух пришедших ему в трудную минуту на помощь красавиц.