Последний из поколения первых ракетчиков

Марк АВРУТИН | Номер: Июль 2017

Когда пять лет назад скончался Борис Черток, какими только титулами не наградили его авторы множества биографических очерков. На него, ушедшего последним из поколения основателей советской ракетной техники и космонавтики, кажется, обрушили все панегирики, которые не смогли или не успели получить его соратники. Много ли, например, можно было высказать в адрес ушедшего на 45 лет раньше Королева? Тогда, кстати, именно Чертоку выпала «честь» составить некролог, подлежавший согласованию с завотделом оборонной промышленности ЦК КПСС И. Д. Сербиным. Тот, просмотрев текст, сказал, что написано очень скромно. Дело в том, что уже было принято решение впервые рассекретить Королева: Брежнев, посоветовавшись с членами Политбюро, решил даже смерть генерального конструктора использовать для пропаганды достижений советской науки. Однако простые журналисты в те времена не могли себе многого позволить, подвергая каждое слово самоцензуре.
Да и сам Черток в последних интервью ограничивал себя. Например, отвечая на вопрос о причинах смерти Королева, не говорил о том, что одной из них стали последствия ареста. На допросе следователь, ударив Королева графином по лицу, сломал ему челюсть. Она, по-видимому, плохо срослась, и это не позволило во время операции вставить ему трубку аппарата искусственного дыхания.

Борис Евсеевич как-то сказал, что советский социализм был жестоким строем, но не в смысле лагерей. Королев, наверное, так не смог бы сказать. Так мог говорить только человек, избежавший лагерей. В молодые годы Черток был ответственным инженером по электрорадиооборудованию самолета, на котором летел в США через Северный полюс Герой Советского Союза Леваневский. Над полюсом связь с самолетом пропала. Почти все начальство Чертока посадили. Говорили и ему: «Готовь сухари!», но обошлось. И во время «дела врачей» обошлось, и за потерю орбитальной станции ДОС-3 наказали других.
В стране, где создавалась новая отрасль техники, сначала воцарилась полная гласность, а потом перестала существовать и сама страна. А в стране-преемнице произошли столь значительные потрясения, которые не могли не сказаться на адекватности оценок деятельности Чертока и на его собственном восприятии советского и постсоветского прошлого.
После смерти Чертока называли «отцом и легендой российской космонавтики», ее «основоположником», «последним здравствующим ученым, стоявшим у ее истоков». Он, действительно, был последним человеком, связывавшим нас с эпохой Королева, последним из поколения первых ракетчиков. Но вряд ли верно назвать его «пионером космонавтики» и «основателем науки о системах управления движением и навигации пилотируемых космических кораблей».
Во-первых, то ли в силу известных обстоятельств, то ли по причине отсутствия больших амбиций Борис Евсеевич никогда не был ни главным, ни тем более генеральным конструктором, а только их замом. Во-вторых, создателем советской научной школы управления движением и космической навигации по праву считается Борис Викторович Раушенбах.
Но, несмотря на то, что Борис Евсеевич был заместителем сначала С. П. Королева, потом В. П. Мишина, затем В. П. Глушко, руководители смежных предприятий, входившие в созданный Королевым Совет главных конструкторов, всегда принимали его как равного. Это во многом объяснялось еще и тем, что все они прошли через совместный советско-германский институт RABE (RaketenBau und Entwicklung Bleicherode), основателем и начальником которого был Черток.
В апреле 1945 г. он в составе группы советских специалистов был командирован в Германию. 2 мая майор Черток расписался на Рейхстаге, что считал счастливейшим достижением в своей жизни, а в июле 1945-го возглавил совместный советско-германский ракетный институт, объединивший оставшихся в советской оккупационной зоне в Тюрингии немецких специалистов по управлению баллистическими ракетами дальнего действия. На базе RABE в 1946 г. был создан новый институт «Нордхаузен», главным инженером которого был назначен Королев. После возвращения в Москву было принято решение воспроизвести эту организацию в подмосковных Подлипках.
По мнению Чертока, одним из важнейших результатов работы в Германии было создание благоприятных условий деятельности группы ведущих специалистов, впоследствии составивших Совет главных конструкторов. Роль Бориса Евсеевича в этом была бесспорной.
Чертоку довелось пережить всех своих знаменитых сподвижников. Дожить до преклонных лет и не превратиться в развалину Борису Евсеевичу, по его словам, помог интерес к любимому делу. Уже отойдя от руководства большим коллективом, Черток многие годы занимался проведением «Королевских чтений», работал над четырехтомной энциклопедией «Ракеты и люди», а над ее английским изданием трудился вплоть до своей смерти.
Эта книга, помимо истории советской ракетной техники и космонавтики, содержит интереснейшие мысли Бориса Евсеевича, выходящие за рамки его специальности. Однако не со всеми из них можно согласиться. Например, большое место в ней занимает рассмотрение причин, по которым СССР проиграл США лунную гонку. По мнению Чертока, точку в «лунной программе» поставили президент Академии наук Мстислав Келдыш, министр общего машиностроения Сергей Афанасьев и секретарь ЦК КПСС Дмитрий Устинов, решившие, что после четырех неудачных пусков ракеты Н-1 нет смысла продолжать ее дальнейшую отработку. Вряд ли они, не будучи специалистами, могли сами принять такое решение. Но их мог убедить в этом Валентин Петрович Глушко, назначенный генеральным конструктором нового НПО «Энергия», в состав которого вошли королевская фирма и предприятие самого Глушко по ракетным двигателям. Возглавив новую фирму, Глушко первым же своим приказом закрыл все работы по ракете Н-1 и лунному кораблю. Конечно, это не могло быть не согласовано на самом высоком уровне.
Борис Евсеевич считал главной причиной провала проекта ракеты Н-1 и всей «лунной программы» отказ от наземной отработки первой ступени ракеты. Для этого требовался огромный и дорогостоящий огневой стенд, который решили не строить. И проектные просчеты, которые могли быть обнаружены при наземных испытаниях, проявились на натурных испытаниях. Конечно, с этим нельзя не согласиться. Но могли ли быть устранены обнаруженные просчеты? Ведь «просчетом» было принятое еще Королевым в 1960 г. из-за ссоры с Глушко решение передать разработку и изготовление двигателей для Н-1 авиамоторной фирме Кузнецова, не имевшей соответствующего опыта. Мало того что двигатели Кузнецова были недостаточно надежными, они обладали тягой всего 150 т, поэтому на первой ступени ракеты пришлось установить три десятка таких двигателей. Вряд ли удалось бы синхронизировать их работу. Глушко при создании ракеты «Энергия» не только настоял на строительстве стенда для полной огневой отработки ракеты на земле, но и создал для нее двигатели тягой 740 т, существенно сократив потребное число одновременно работающих двигателей.
Черток до последних дней жизни оставался большим патриотом СССР, а его распад воспринимал как величайшую трагедию. Он не признал перестройку, а следствием либеральных рыночных реформ считал утрату лидерства СССР в космосе. Но лидерство это носило в большой степени пропагандистский характер, не имея под собой прочной экономической, технологической и научно-производственной основы.
Ведь в 1930-е гг. советская верхушка ликвидировала задел в этой области, расстреляв руководство Ракетного института и арестовав его ведущих сотрудников, включая Королева и Глушко. По той же причине долгое время оставалась в загоне кибернетика, из-за чего настоящая бортовая ЭВМ была установлена в СССР лишь на «Буране» в 1988 г., в то время как у американцев уже в 1958 г. первый спутник был оборудован бортовым компьютером. А на знаменитой королевской «семерке» – ракете Р-7, которая до сих пор используется для вывода пилотируемых кораблей, – стоят двигатели, созданные Глушко на основе двигателей немецкой ракеты ФАУ-2.
К сожалению, после распада СССР, действительно, не стало лучше, потому что никаких либерально-рыночных реформ в России не произошло. Более того, они и не задумывались, о чем вряд ли мог не знать и даже не догадываться Борис Евсеевич. Это могли не понимать обыватели, руководство же ВПК знало, что была задумана передача государственных активов вовсе не гражданам, а коммунистической номенклатуре, красным директорам и спецслужбам.
Наблюдая за этой разрушительной деятельностью, Черток очень переживал, но держался, посвятив себя созданию истории советского ракетостроения и космонавтики. Сильнейшим ударом для Бориса Евсеевича стала смерть старшего сына Валентина, о которой он узнал 5 декабря 2011 г. На похоронах Черток простудился, ослабленный стрессом организм не справился с простудой, которая перешла в пневмонию. Когда 12 декабря его забирала «скорая», Черток предчувствовал, что уже не вернется.
В своем последнем большом интервью, данном 1 сентября 2011 г. РИА «Новости», Черток с горечью отметил, что Россия давно потеряла мировое лидерство в космической отрасли. Да, в связи с прикрытием полетов американских шаттлов она временно осталась единственной страной, способной вывести человека в космос. Но вскоре США создадут новый пилотируемый корабль и вернут себе лидерство. Да и прежде первенство СССР было временным – до тех пор, пока США не поставили задачу намного опередить СССР, с которой успешно справились, осуществив пилотируемый полет на Луну.
Борис Евсеевич прогнозировал, что в ближайшие 20 лет США создадут ракету-носитель, которая обеспечит создание постоянной базы на Луне. Следом за США пойдет Китай. Академик Черток настаивал на разработке стратегии развития космической отрасли и ее утверждении на самом высоком политическом уровне. И еще он считал необходимым увлечь этим направлением молодое поколение.