НЕ ПРОГОНЯЙ ПАМЯТЬ ИЗ СВОЕГО СЕРДЦА
29 сентября 1941 года в Киеве разверзлась бездна Бабьего Яра. Фашизм явил миру геноцид
Существуют события, никогда не уходящие из нашей памяти, к которым стоит возвращаться вновь и вновь.
В ноябрьском номере нашей газеты (№ 11/287, 2016) была опубликована рецензия украинского кинорежиссера и публициста Александра Муратова на книгу академика Исаака Трахтенберга «Бабин Яр. Минуле і сьогодення». Эта публикация вызвала широкий читательский интерес, и редакция получила на нее немало откликов. Одним из наиболее интересных оказалась статья нашего бывшего земляка, врача, автора книги «История медицины» Льва Фиалкова, ныне проживающего в Израиле.
Этот отклик нашего читателя мы решили опубликовать.
Книга академика Исаака Трахтенберга «Бабин яр. Минуле і сьогодення» была издана к 75-летию трагедии. Предисловие к ней написал Иван Дзюба – известный общественный деятель, литератор, ученый. А послесловие принадлежит перу академика Сергея Комисаренко.
По давней привычке открываю книгу наугад… «Из расстрельной ямы маленькая девочка крикнула: «Зачем вы сыплете мне песок в глаза?»
Больше не мог прочесть ни строчки.
Постепенно страшная картина перед глазами изменилась. И не девочка, а маленький мальчик спросил: «Чулочки тоже снимать?»…
…Когда Моисей со скрижалями спускался с горы, его встретил народ – там были, как гласит традиция, и все грядущие поколения. Три тысячелетия Заветы передаются от отца к сыну, от поколения к поколению.
Нацисты и их прислужники уничтожили в Бабьем Яру до двухсот тысяч человек: евреев, украинцев, цыган, русских… Мы, живущие сегодня в ХХІ веке, призваны сохранить память обо всех и о каждом.
Исаак Михайлович в своей книге собрал уникальные данные – архивные документы, дневники, письма, тексты выступлений, фотографии. И читатель вспоминает родственников, друзей, знакомых, учителей – как будто слышит некий призыв и обретает заповедь: «Помни! Передай!».
Быть может, один из первых понял и предвидел будущее генерал Эйзенхауэр, который, обращаясь к фотографам, говорил: «Снимайте! Снимайте! Снимайте все! Потому что обязательно найдется мерзавец, который скажет, что ничего этого не было». И как будто нам адресованы слова Льва Толстого: «Не забывай никогда событий, которые ты видел собственными глазами. Не прогоняй их из своего сердца, пока ты живешь. Рассказывай своим сынам и внукам про это». И поэтому каждый год в дату трагедии к Бабьему Яру идут хранители памяти. Трагедия у всех одна и у каждого своя.
Воскрешая атмосферу встреч, бесед с друзьями, единомышленниками – поэтами, писателями, художниками, артистами – Исаак Михайлович пытается найти ответ на острый вопрос: как относиться к проявлениям ксенофобии и антисемитизма сегодня?
В книге он вспоминает имена тех благородных людей, которые боролись за сохранение памяти о Бабьем Яре, выступали против антисемитизма во всех его видах и обличьях: Владимир Фролькис, Платон Костюк, Николай Амосов, Сергей Комисаренко, Евгений Евтушенко, Дмытро Павлычко, Иван Драч, Богдан Ступка…
Николай Михайлович Амосов вспоминал: «1952 год. Началась кампания борьбы с космополитизмом. Это – маскировка, а напрямую – с евреями. Начался ползучий антисемитизм… Еще позднее открылось «дело врачей».
Но история Бабьего Яра, история «ползучего антисемитизма» знает многих, сказавших «нет!». «Среди них, – пишет И.М.Трахтенберг, – мои коллеги по медицинскому институту Г.Х.Шахбазян, П.И.Баранник, Я.П.Фрумкин, А.А.Федоровский, Е И.Чайка, Е.И Кефели, А.М.Ольшанецкий, Л.Х.Духин. Особо следует отметить проявивших резкое недоверие к достоверности фактов, которые фигурировали в развернувшейся кампании, и прежде всего неприятие ее нескрываемой антисемитской направленности тогдашним руководителем медицинского института Л.И.Медведем и известными киевскими медиками В.Н.Ивановым, Е.Б.Букреевым, А.Л.Пхакадзе, Е. И.Лихтенштейном». Известно, как на собрании по «делу врачей», превратившемся в антисемитский шабаш, в киевском оперном театре на объявление председателя: «Слово предоставляется доценту Лихтенштейну» Ефрем Исаакович четко и спокойно произнес: «Я слова не просил».
Читаю книгу Исаака Михайловича, и Бабий Яр снова проходит через меня… Листаю страницу за страницей, вспоминаю людей известных, и просто друзей, знакомых, коллег.
Ион Лазаревич Деген. Яня. Писатель, поэт. Фронтовик, танкист. Горел в танке, был тяжело ранен…
Воздух вздрогнул.
Выстрел.
Дым.
На старых деревьях
обрублены сучья.
А я еще жив.
А я невредим.
Случай?
Стихотворение это, написанное Яней в октябре 1942-го, я переписал из его книжки, уже ставшей раритетом, «Стихи из планшета гвардии лейтенанта Иона Дегена». В этом же сборнике – стихотворение, признанное Евгением Евтушенко лучшим стихотворением о войне и включенное во всевозможные антологии, «Мой товарищ, в смертельной агонии…». «Стихи из планшета…» и другие книги Яни с добрыми дарственными надписями мы бережно храним.
И еще важное – Ион Лазаревич Деген познакомил меня с Виктором Платоновичем Некрасовым.
Обо всем этом вспоминаю, читая книгу Исаака Михайловича. Чем глубже погружаюсь в текст, тем больше поражаюсь – разные события, разные люди оказываются связаны друг с другом, взаимно значимы. Виктор Некрасов, Исаак Трахтенберг, Юрий Виленский.
Исаак Михайлович пишет «о высокой гражданской позиции Виктора Платоновича в его публикациях и выступлениях за увековечивание памяти жертв Бабьего Яра».
«Чутким, совестливым, глубоко человечным и сопереживающим был наш почитаемый киевлянин, истинный патриот, гражданин, воин Виктор Некрасов» – отмечает Юрий Виленский.
Врач и журналист Виленский в 2001 году опубликовал книгу «Виктор Некрасов. Портрет жизни». Я беру в руки книгу, подаренную Юрием Григорьевичем – коллегой, другом, соавтором. В книге закладка. Ничего не меняю. Показалось глубоко символичным, что слова Виктора Некрасова цитирует Иван Михайлович Дзюба: «Бабий Яр – это трагедия всего человечества, но произошла она на украинской земле. И поэтому украинец не имеет права забывать о ней, так же, как и еврей. Бабий Яр – это наша общая трагедия. Мы должны всей своей жизнью отрицать цивилизованное человеконенавистничество и общественное хамство. Ничего более важного, чем это, сейчас для нас нет».
В 1961 году Евгений Евтушенко написал поэму «Над Бабьим Яром памятников нет…». Виленский пишет: «Эти стихи вошли в историю. И все-таки возрождение справедливости, не частное, а общественное, началось с героического поступка Виктора Некрасова. С его сентябрьского выступления шестьдесят шестого года». Эта дата – 1966 год – заставила вспомнить хронологию «возрождения справедливости».
1945 год. Фашизм повержен. Воздвигаются памятники героям и жертвам. Но «над Бабьим Яром памятников нет»… Постепенно развивается стремление властей затушевать, замять, забыть.
Известен и такой факт. В 1959 году Виктор Платонович в архитектурном управлении Киева официально узнает – Бабий Яр собираются засыпать, сравнять с землей, и на его месте соорудить стадион…
1961 год, 13 марта. Скопившаяся в Яру вода начинает просачиваться через дамбу. Официально слышим – «фильтруется тело плотины». Тонны воды, селевой поток, прорвав дамбу, сметая все, обрушиваются на Куреневку. Сметено трамвайное депо, перевернуты трамваи, автомобили, разрушены дома, многочисленные жертвы. В тот день Бабий Яр во второй раз «ждал» меня… Как обычно ехал на работу в Пущу, и мое место было в том трамвае. Опоздал.
Но и после Куреневской трагедии над Бабьим Яром не появился памятник.
Ю. Г. Виленский приводит свидетельство Анатолия Кузнецова: «С самой войны раздавались голоса (начал И. Эренбург), что в Бабьем Яру нужно поставить памятник. Но украинский ЦК партии считал, что люди, расстрелянные в Бабьем Яру, памятника не заслуживают.
Я не раз слышал такие разговоры киевских коммунистов:
– Это в каком Бабьем Яру? Где жидов постреляли? А с чего это мы должны каким-то пархатым памятники ставить?»
И все же, отмечается в книге, кое-что сдвинулось с мертвой точки. В 1965 году был объявлен конкурс на лучший памятник.
Выставка проектов открылась в Доме архитектора. Провели два тура конкурса. На первом обсуждалось 20 проектов, на втором – 12. Наиболее интересными были признаны работы Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко, Каракиса, Лекаря, Милецкого, Бородая, Швецова, Селибера. Особо Исаак Михайлович отметил проект Зиновия Толкачева.
Выставка имела огромный успех, была поддержана специалистами и общественностью, но, не одобренная властью, ничем не закончилась. Поставили лишь гранитный обелиск, почти тайно…
На обсуждении проектов присутствовал и Виктор Некрасов. Уже в Париже он вспоминал: «Я просмотрел около тридцати работ. Передо мной прошли символы и аллегории, фигуры протестующих женщин, полуголых мускулистых мужчин, вполне реалистичные и более условные. Я видел лестницы, стилобаты, мозаики, знамена, колючую проволоку, отпечатки ног. Увидел много талантливого, сделанного сердцем и душой. Это, пожалуй, один из интереснейших конкурсов, которые я видел, и мне вдруг стало ясно: места наибольших трагедий не требуют слов».
Прошло еще десять лет. 1976 год. Читаем: «В Бабьем Яру появился монумент, официальное название которого «Памятник советским гражданам и военнопленным солдатам и офицерам Советской Армии, расстрелянным немецкими нацистами в Бабьем Яру». Авторы монумента – скульпторы М.Лысенко, О.Витрик, В.Сухенко, архитекторы А.Игнащенко, Л.Иванченко, В.Иванченков». И ни слова о евреях…
И только 29 сентября 1991 года в 50-ю годовщину первого массового расстрела в Бабьем Яру был установлен памятный знак «Менора», посвященный памяти погибших евреев, который сразу стал символом скорби. Его авторами стали архитектор Юрий Паскевич и художник Аким Левич. (Увы, прав оказался генерал Эйзенхауэр: «Обязательно найдется мерзавец…». 17 июля 2006-го памятник был впервые осквернен, а всего за 25 лет «Менора» подвергалась актам вандализма почти два десятка раз.)
Продолжаю чтение. Строки из книги Исаака Михайловича вновь напоминают мне эпизоды из собственной жизни, в памяти всплывают встречи с художниками, которые были причастны к сохранению Памяти.
В мастерскую Зиновия Толкачева меня привел Миша Туровский – тогда еще не Михаил Саулович, не Народный художник Украины, не академик, не автор серии картин «Холокост».
Зиновий (для своих Зяма) человек удивительный. Еще до войны был широко известен в Союзе и за рубежом. Работы в музеях и частных собраниях. С 1940 года – профессор Киевского художественного института. Во время войны – солдат, фронтовой художник. В Майданек и Освенцим вошел при освобождении вместе с передовыми частями Красной армии. То, что увидел, потрясло. Понял: нужно сохранить, это история, это приговор убийцам. Под рукой не было бумаги – художник рисует на брошенных бланках лагерной комендатуры и местного отделения концерна «И.Г. Фарбениндустри». Каждый рисунок – обвинительное заключение.
После войны были изданы альбомы «Майданек», «Освенцим», «Цветы Освенцима». Несмотря на признание в мире, дома был обвинен в космополитизме, «религиозном сионизме», а творчество объявлено «глубоко порочным».
В 1966 году Толкачев в соавторстве с И.Ю.Каракисом, Я.С.Ражбой и Е.Б.Жовнировским создал три варианта проекта мемориала в память жертв трагедии Бабьего Яра.
Прощаясь, Зиновий подарил мне альбом «Освенцим».
Вспоминаю Бориса Лекаря. Художник, архитектор, педагог. Друг семьи. С ним всегда интересно. Интересны его рассказы об архитектуре, живописи, скульптуре. Интересны совместные прогулки по Киеву, Иерусалиму.
Часто открываю альбом с репродукциями его неповторимых картин. Всматриваюсь, пытаясь проникнуть в глубинную суть нежнейших пейзажей. Писать о Боре трудно. Профессионально оценивать работу – тем более. Дадим слово специалистам.
«… он, подобно Метерлинку (помните «Синюю птицу»?), выводит на сцену своих полотен не хлеб, но «душу» хлеба, не сахар, но «душу» сахара, не воду, но «душу» воды», – писал о Лекаре литературовед Мирон Петровский.
«Неповторимая особенность произведений Бориса Лекаря – свет. Не тот свет, который падает извне на предмет или пейзаж, но свет, излучаемый самой картиной, идущий из ее непостижимых глубин», – отмечал искусствовед Григорий Островский.
Как доказательство – проект мемориала в память жертв Бабьего Яра, созданный Борисом Лекарем, был признан одним из лучших.
Первое впечатление иногда на годы определяет оценку человека, отношение к нему. С Акимом Левичем меня познакомил все тот же Михаил Туровский. Почти однолетки. Тогда – тридцатилетние. Пробежали годы – стали восьмидесятилетние. Отношение не изменилось. Первое впечатление не обмануло – еще тогда увидел личность, трудную дорогу, признание.
В начале пути Аким не думал, не стремился к конфронтации с властью. Власть сама «учуяла» чужака. Начавшееся отторжение проявлялось в виде исключения студента Левича из института, продолжалось в виде отношения к художнику Левичу, работы которого не выставлялись, не продавались. Каждый шаг с трудом. А он не сгибается, не ломается. Все больше проявляется в нем нонконформист, вырастает один из основателей и лидеров украинского андерграунда.
Художник показывает родной город, людей, которых знает и любит. Без украшений, без лакировки. Смысл и суть этого периода творчества воплощены в программной работе «Трамвайчик». Мне особенно близки сюжеты картин, навеянные «Книгой книг» – «Поучение», «Диспут», «Иов», «Проповедь». Не оставляют равнодушным его «черные полотна» – «Слепой», «Больная собака»…
Левич многогранен: прекрасный живописец в философских картинах, глубоко правдивый в иллюстрациях (по произведениям Тютюнника, Зощенко), нежный в рисунках для детей, мягкий, но запоминающийся в шаржах.
Выдающийся нетитулованный художник Украины ХХ века «стал автором скульптурных рельефов киевской «Меноры» – первого еврейского памятного знака Холокоста в Бабьем Яру», – написала искусствовед Галина Скляренко.
***
Я благодарен Исааку Михайловичу за то, что его книга пробудила во мне воспоминания. Воспоминания о близких мне людях. Воспоминания о тех, кто сохранял для нас Память. Память о трагедии, трагедии Бабьего Яра.
Бабий Яр как символ. Символ-напоминание. Символ-предупреждение.
Книга-летопись Исаака Трахтенберга «Бабин Яр. Минуле i сьогодення» адресована всем нам. Всем нам вместе и каждому в отдельности.
Не прогоняй память из своего сердца, читатель…
