Длиннокороткая жизнь
Памяти Владимира Войновича
30 июля на Троекуровском кладбище в Москве похоронили Владимира Войновича, которому было 85 лет. Он скончался в ночь на 28 июля от сердечного приступа – «скорая» не успела доехать. Мне доводилось общаться с Владимиром Николаевичем, и фрагменты из бесед с ним будут использованы в этой статье, посвященной его памяти.
«Схитрил, но не соврал»
Пастух, столяр, плотник, слесарь, авиамеханик, авиатор, редактор, литератор, правозащитник, провидец, художник, классик – и все это о Владимире Войновиче. В этом перечислении схематично обрисован жизненный путь писателя, литературные труды которого помогали очнуться и «мыслить инако» обществу, которому предлагалось созерцать лишь строго регламентированные коммунистические миражи.
Своей главной книгой Войнович считал «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Это роман-анекдот о том, как в суматохе первых дней войны начальство забывает о солдате-недотепе, которого отправили сторожить самолет-развалюху. В легендарной книге Войновича очень точно отражено состояние страны, погруженной в бредовые грезы.
Писатель задумал книгу еще в 1958 году, а начал работу над ней в 1963-м. В надежде легализовать этот материал Владимир Николаевич уже на начальной стадии работы заключил договор на печатание романа «Жизнь солдата Ивана Чонкина»с журналом «Новый мир». В заявке немного схитрил, сообщив, что собирается написать роман о простом солдате, прошедшем всю войну и дошедшем до Берлина. «Схитрил, но не соврал, – отмечал Войнович. – Если бы я не работал в колхозе, не служил в армии, не жил в Советском Союзе, то никогда бы не смог написать такую книгу. Она стала влиять на мою судьбу. «Благодаря» «Чонкину» меня многократно преследовали, выгнали из Союза писателей, из СССР. Это было влияние и отрицательное, и положительное. Когда меня преследовали в Советском Союзе, книга публиковалась на Западе, переводилась на многие языки. Она принесла мне самый большой успех в моей жизни. Благодаря этой книге моя судьба решительно изменилась, а ее повороты повлияли на развитие замысла «Чонкина». Продолжение романа не могло бы появиться, если бы я не оказался на Западе, не увидел другую жизнь, не встретил каких-то людей, и в частности эмигрантов так называемой второй волны, среди которых было много людей, похожих на Чонкина. И их судьбы как-то тоже повлияли на развитие моего замысла».
Первое препятствие к публикации романа в СССР Войнович встретил в лице Александра Твардовского, который до 1970 года возглавлял «Новый мир». Автор «Василия Теркина» зарубил автора «Чонкина», сказав о прочитанной первой части, что она написана плохо и неостроумно. Дескать, солдат неумен, баба у него дура, председатель – алкоголик. Конечно, надуманность подобных претензий к Войновичу очевидна.
В качестве примера хочу привести слова музыканта и композитора Стаса Намина, который вместе с Андреем Россинским поставил спектакль «Солдат Чонкин» в своем Московском театре музыки и драмы. Я попросил Намина определить свое отношение к книге Войновича, и он сказал: «Моя первая встреча с этой книгой состоялась много-много лет назад, когда она была еще запрещенной. Спектакль нашего театра был практически самой первой постановкой «Чонкина». Книга очень смешная, но обычно не так просто сделать, чтобы и на сцене играли так же смешно. А тут вышел такой спектакль – полтора часа смеха. В нем Войнович даже придумал себе роль. В конце спектакля, когда Чонкин погибает, Войнович появлялся на сцене и вел диалог с аллегорическим главным героем. Мне кажется, в книге затронуты очень актуальные темы, связанные не с конкретными поколениями, а с кретинизмом, воинствующим военным деспотизмом и разными очень смешными вещами, которые были и будут всегда, независимо от конкретной власти».
Истинные причины отказа Твардовского крылись определенно в том, что роман содержал чересчур острую сатиру, превышавшую все допустимые советские нормы и тем самым пугавшую. Когда же текст «Чонкина» оказался за границей и прозвучал в передачах Би-би-си и Радио «Свобода», то вскоре после этого произошел показательный случай, едва не закончившийся трагедией. Войновича пригласили «на рандеву» из КГБ – два гэбиста привели его для беседы в гостиницу «Метрополь» (эту историю Войнович описал в рассказе «Дело №34840»). После выпитого чая и выкуренных сигарет, которыми Войновича угостили пригласившие, Владимиру Николаевичу стало так худо, что он едва выжил. Его пытались отравить сильным психотропным препаратом.
«Батюшки, покайтесь»
Благодаря особому варианту самиздата и эфиру Радио «Свобода» советские люди оперативно познакомились и с другой знаковой книгой Войновича – сатирическим романом-антиутопией «Москва 2042», написанным в 1986 году. Говоря о провидческом, как оказалось, характере этого произведения, Виктор Шендерович заметил: «Сатирик, к сожалению, ошибается редко», – писал лучший шут XX века Станислав Ежи Лец. Увы, не ошибся с прогнозом и Войнович, разве что чуть промахнулся со сроком: отец Звездоний во всей красе своего краснознаменного православия явился не запылился на 30 лет раньше предсказанного. Но ведь, согласитесь, сошел как с портрета! Увы. Сатирик не может предотвратить – он может только предупредить».
Вот как Войнович оценивал способ донесения своих произведений до широких масс при помощи «вражеского» радио: «Это был весьма эффективный способ. Есть разница в том, какими путями шли к читателю «Чонкин» и «Москва 2042». «Чонкина» я написал, еще живя в Советском Союзе, и был свидетелем того, как он распространялся в самиздате. Поначалу книгу размножали на пишущих машинках. По словам Галича, «Эрика» брала четыре копии. Этого, конечно, недостаточно. Но кто-то перепечатывал еще четыре копии, потом кто-то еще четыре и кто-то еще четыре. И тогдашний читатель мне был в чем-то дороже нынешнего, который просто покупает эту книгу. Тогдашний читал тайком. Многие добровольно, не рассчитывая ни на какой заработок и даже рискуя собственной свободой, перепечатывали эти книги – не только «Чонкина», а весь тогдашний самиздат. А радио, конечно, многократно усиливало возможности распространения книги. Люди слушали и записывали передачи на магнитофоны. И благодаря иностранным радиостанциям «Чонкин» и «Москва 2042» дошли до очень многих людей».
Неослабевающую злободневность «Чонкина» засвидетельствовал случай в Екатеринбурге. Тамошние православные священники выступили против показа спектакля, поставленного по книге Войновича. И при этом их оценка «Чонкина» была выдержана в духе высказываний брежневских идеологов. В московской «Газете» опубликовали ответ писателя священникам, озаглавленный «Батюшки, покайтесь и идите в монастырь».
По поводу этого казуса Войнович сказал мне: «Тут мы с вами затрагиваем еще одну проблему – наблюдается все усиливающееся вмешательство церкви в политическую жизнь, в дела российского государства. Она даже пытается разделить с государством власть, то есть вмешивается не в свои дела. И это вмешательство принимает даже угрожающие размеры, и ничего хорошего из этого не будет. Очень многие писатели и артисты говорят: «Это хорошо, что мы такие православные, что наша страна православная». А ведь это страна, в которой на протяжении 70 лет церкви крушили, загоняли туда свиней, гноили там картошку. А сейчас все стали такими набожными. В общем, все это – довольно отвратительное ханжество, лицемерие и даже кощунство. А что касается этих батюшек, то я их заодно и поблагодарил за дополнительную рекламу «Чонкину». Раз такие батюшки есть, значит, и эта книга обществу по-прежнему нужна».
«Будучи умеренным оптимистом»
Иронично-провидческий стиль письма Войновича не менялся и в том случае, когда писатель обращался к властителям. Вот, например, как в июле 1981 года Владимир Николаевич откликнулся на весть о лишении его советского гражданства: «Господин Брежнев, Вы мою деятельность оценили незаслуженно высоко. Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого. Я Вашего указа не признаю и считаю его не более чем филькиной грамотой. Юридически он противозаконен, а фактически я как был русским писателем и гражданином, так им и останусь до самой смерти и даже после нее. Будучи умеренным оптимистом, я не сомневаюсь, что в недолгом времени все Ваши указы, лишающие нашу бедную родину ее культурного достояния, будут отменены. Моего оптимизма, однако, недостаточно для веры в столь же скорую ликвидацию бумажного дефицита. И моим читателям придется сдавать в макулатуру по двадцать килограммов Ваших сочинений, чтобы получить талон на одну книгу о солдате Чонкине».
В условиях основательно припудренной советской диктатуры Войнович не страшился заступаться за Синявского и Даниэля, Солженицына, Сахарова. Продолжал писатель беспокоиться и о судьбах людей, незаслуженно преследуемых властями нынешней России. Вот что он сказал совсем недавно в эфире радио «Эхо Москвы», когда узнику Кремля украинскому режиссеру Олегу Сенцову исполнилось 42 года: «Я считаю, что это мужественный, достойный человек. Я совершенно не верю обвинениям в его адрес. По-моему, они шиты белыми нитками… Знаете, я много писем когда-то подписывал – еще в советское время. Я понимал, что взывать к совести, к каким-то добрым чувствам бесполезно. Я всегда призывал руководствоваться здравым смыслом и хотя бы соображениями собственного престижа, собственной безопасности. Потому что власть, которая проявляет бесчувственность к проблемам прав человека, к милосердию, в конце концов подрубает сук, на котором сидит. Она совершает много других ошибок, и в конце концов это кончается тем, что она прекращает свое существование гораздо раньше, чем рассчитывает».
И в завершение статьи приведу строки из книги Владимира Войновича «Автопортрет. Роман моей жизни»: «Только прожив много лет, начинаешь всерьез понимать, что жизнь действительно коротка. Жаловаться мне вроде бы не пристало. От своей длиннокороткой жизни я получил гораздо больше того, чего ожидал вначале. Но, может быть, меньше того, на что был рассчитан».
