История

ФИЛОСЕМИТЫ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ

Статуя императора Домициана в Ватикане

Это книга
о филосемитах.
«Филосемит» — слово достаточно редкое в русском языке, как редки те, с кем это слово соотносится. Его антоним — «антисемит», напротив, широко распространен. И это не случайно, ибо люди, обозначаемые этим словом, увы, далеко не редкость.
Все человечество можно было бы разделить на три группы. Первая, представляющая большинство, состоит из людей, безразличных к евреям и их судьбе. Среди них немало потенциальных антисемитов. Их можно уподобить безбрежному морю. Воинствующих антисемитов меньше. Они напоминают полноводную реку. И лишь немногих можно отнести к филосемитам. Они сравнимы с тонким ручейком. Но именно благодаря их поддержке, а не только твердости духа нации, многие евреи смогли выстоять и выжить на крутых и не благоприятных для них виражах истории.
Что побудило меня взяться за эту тему? Ответ простой. Я всегда испытывал трепетное уважение, если не благоговение, к тем благородным и самоотверженным натурам, которые проявляли и проявляют сострадание и милосердие к слабым и отверженным, заслуживающим этого. А в узком смысле к народам, гонимым и угнетенным, и в особенности, к еврейскому народу, ибо мы, евреи, это самый многострадальный народ в истории человечества.
Не велика заслуга и добродетель в любви к собственному народу, потому что ты частица его. Но велика заслуга и добродетель, если ты питаешь дружеские чувства к другому народу. Филосемиты — это белые вороны в стае черных ворон. Это те, кто плывет против течения. Это те, кто противостоит стаду ослепленному злобой и ненавистью.
Слово «филосемит» используется в книге в значении, не совсем совпадающим с его значением этимологическим. Ведь «филосемит» в переводе с греческого буквально означает «любящий семитов» (т.е. евреев). Любовь — это высшее проявление филосемитизма. Простое доброжелательное отношение к евреям, терпимость, понимание того, что евреи такие же люди, как и все прочие на планете, — вот что прежде всего характеризует филосемитов. Идеализировать евреев так же нелепо, как и демонизировать их. У каждого народа есть своеобразная история, которой он вправе гордиться, но не вправе кичиться ею. Нет народа, который стоял бы выше остальных, как считали в отношении себя германские нацисты, и нет народа, который стоял бы ниже других, как считали фашисты в отношении евреев.
Идея избранности, исключительности еврейского народа, родившаяся в головах религиозных авторитетов, пагубна, ибо она ведет к изоляционизму и неприятию со стороны других народов. У каждого народа есть свои злодеи и свои рыцари, и еврейский народ не исключение. Понимание того, что нельзя переносить недостатки отдельных личностей на всю нацию — вот что отличает филосемитов от антисемитов.
В замечательном романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» есть страницы, на которых характеризуется антисемитизм. Он, в частности, отмечает:
«Антисемитизм встретишь и на базаре, и на заседании Президиума Академии Наук, в душе глубокого старика и в детских играх во дворе. Антисемитизм без ущерба для себя перекочевал из поры лучины, парусных кораблей и разных прялок в эпоху реактивных двигателей, атомных реакторов и электронных машин».
И подобно антисемитизму, о котором так глубоко и ярко пишет великий мастер слова, филосемитизм также не знает временных, социальных, образовательных и национальных границ.
Филосемиты были и в древности, и есть и поныне. Филосемитом может быть и выдающийся мыслитель, и гениальный писатель, и простой труженик, способный из человеколюбия, рискуя жизнью, спасти еврея. Такие разные люди, которых объединяет одно свойство — благородство души, независимое от того, где и в какой социальной среде они родились, и представлены в этой книге. Разумеется, это не энциклопедия и не монография, и выбор героев подчас субъективен, случаен и ограничен, ибо я пишу лишь о тех, кто попал в поле моего зрения.
Книга имеет временные и пространственные рамки. Речь идет о филосемитах прошлого, знаменитостях и малоизвестных, а то и безвестных людях. Охваченный период — минувшее тысячелетие. Сфера происходивших событий — страны западной цивилизации — такие как Великобритания, Франция, Германия, Италия, США, а также Россия и Польша, где филосемитизм пустил особенно глубокие корни.
Книга состоит из очерков, в которых люди и события даются, насколько это возможно, в хронологическом порядке. Это очерки об отдельных личностях и группах людей. Филосемиты изображены на фоне их антиподов — антисемитов. Это люди разных характеров и разных судеб. Одни из них, будучи великими мира сего, покровительствовали евреям и даровали им охранные грамоты, другие, обладая художественным даром, защищали их свои пером, третьи, участвуя в политической борьбе или освободительной войне, отстаивали их права, четвертые, обладая единственным бесценным даром — благородным сердцем, спасали их от преследования, подвергая при этом опасности самих себя.
И все они заслужили нашу добрую память.

Сенат. Цицерон обличает Катилину. Картина Чезаре Маччари

За две тысячи лет пребывания в галуте евреи претерпели неимоверные испытаниям, подвергаясь всевозможным преследованиям, ограничениям в правах, изгнаниям, пыткам, погромам, сожжению на костре и, наконец, массовому истреблению. Но всегда и везде возникали люди — их были единицы — которые, как звездочки во мгле, несли в себе свет гуманизма и благородства, люди, готовые защитить евреев ценой остракизма, карьеры, свободы и даже жизни.
Согласно древним источникам, одним из первых защитников евреев в Европе был Кетиа — римский сенатор, советник императора. Он не только попытался вступиться за евреев, но и поплатился за это жизнью.
Императором в то время был Домициан, правивший Римом в конце первого века новой эры. В отличие от своего предшественника — умного и сравнительно либерального Тита, его брата, это был человек глупый, тщеславный и жестокий. Об этом свидетельствует хотя бы то, что часть своего времени он проводил за ловлей мух и протыканием их острием палочки для письма. Это его «интеллектуальное занятие» стало притчей во языцах, и до наших дней дошла шутка: Когда придворного спросили: «Есть ли кто-либо в покоях императора?» последовал ответ: «Никого. Даже мухи».
Домициан отличался свирепым нравом. Получив власть, он приказал называть себя государем и богом и ставил в свою честь золотые и серебряные статуи. В казне не хватало денег, и он принялся отбирать имущество у римлян. Он жил в вечном страхе перед заговорами и по малейшему подозрению казнил сенаторов, подвергая их перед смертью мучительным пыткам. К тому же, он ненавидел евреев и вынашивал идею их истребления на территории Римской Империи.
В отличие от своего последователя, явившегося в мир почти через два тысячелетия, он все-таки решился посоветоваться на этот счет с сенаторами. На созванном совете Домициан предложил им высказать свое мнение по проблеме. Советники, зная ненависть Домициана к евреям и его крутой нрав, единодушно сказали: «Да, евреев нужно истребить». Единственным человеком, нашедшим в себе мужество возразить, оказался сенатор Кетиа. Он сказал, что уничтожение евреев, рассеянных по всей Римской Империи, может нанести ей непоправимый вред. Все замерли, ибо хорошо представляли, что значит перечить императору. Но Домициан был не только злобен, но и коварен. Он сделал вид, что согласен с Кетией и в знак согласия кивнул. Над Кетией навис Дамоклов меч. Друзья советовали ему бежать из Рима, но он решительно отказался.
Через несколько дней Кетиа был взят под стражу и приговорен к смерти. Перед смертью он изъявил желание подвергнуться процедуре обрезания в соответствии с еврейской традицией. Его желание было выполнено, и удовлетворенный, Кетиа предстал перед Всевышним в надежде попасть в рай в облике еврея. Перед казнью Кетиа завещал все свое имущество рабби Акиве и его ученикам, находившимся в то время в Риме. Что же касается Домициана, то он плохо кончил, так и не осуществив свой дьявольский замысел, будучи убитым 18 сентября 96-го года придворными по инициативе собственной жены.
В другой похожей легенде некий анонимный сенатор совершает обряд обрезания и вслед за тем самоубийство, выражая тем самым протест против якобы принятого сенатом декрета об уничтожении евреев в течение тридцати дней.
Живший в Польше в девятнадцатом веке еврейский историк и историограф Генрих Грец отождествляет Кетию с Флавием Клементом, племянником Домициана, который был казнен за «атеизм», приравнивавшийся к иудаизму.
Почему же Кетиа получил прибавку к имени — Бар Шалом? Очень просто — сделав обрезание, он превратился в еврея. Кроме того, в этом имени имплицируется мысль — обрезанный да пребудет в мире.