Искусство

ЕВГЕНИЙ КИСИН: «СКОЛЬКО ПРОСЯТ — СТОЛЬКО СТАРАЮСЬ ИГРАТЬ»

Владимир Мак, «Лехаим» | Номер: 06/270 Июнь 2015

Один из самых знаменитых пианистов мира говорит не только о музыке, но о своем новом языке, об обретенной стране и стихах, которые сопровождают его всю жизнь.
Впервые я его увидел в 1981-м: в финале концерта Гнесинской десятилетки объявили ре-минорный концерт Баха, и к роялю вышел восьмилетний мальчик, заигравший не как вундеркинд, но как сложившийся взрослый музыкант. В Доме композиторов в 1983 году 11-летний Женя Кисин уже исполнял огромную программу и щедро бисировал, играя в том числе свое. А полгода спустя в Большом зале консерватории я уже слышал в его исполнении два концерта Шопена. Кудрявый еврейский ребенок в пионерском галстуке…
Cпустя 30 лет Евгений Кисин — один из музыкантов, олицетворяющих эпоху. И — еврейский музыкант. Он изучает идиш и иврит, дает концерты в Иерусалиме — в отличие от большинства западных звезд (Иерусалим не все признают столицей Израиля). На церемонии вручения диплома почетного доктора Иерусалимского университета пианист изумил левую профессуру цитированием Декларации независимости Израиля. И о европейской антиизраильской пропаганде, которой Кисин публично возмущался в открытом письме директору Би-би-си, ему тоже есть что сказать.

— Когда вы заинтересовались еврейскими традициями и историей?
— Где-то в подростком возрасте. А сейчас это неотъемлемая часть моей жизни. Здесь не могу не вспомнить о замечательном человеке, который много мне дал в этом смысле. Звали его Рафаил Матвеевич Хозак, был он композитором. Я познакомился с ним летом 1986 года в Доме творчества композиторов «Иваново», где и Рафаил Матвеевич со своей женой Раисой Самойловной, и наша семья тогда отдыхали. Через какое-то время после знакомства он сказал, что хотел бы сыграть нам кое-что из своей музыки; до сих пор помню, как Рафаил Матвеевич положил свои небольшие руки на клавиатуру, начал играть тихую лиричную музыку, и после первых тактов, как бы в подтверждение того, что мы с удивлением услышали, сказал: «Это еврейское…» То были пьесы из его цикла «Читая Шолом-Алейхема». Тогда разные композиторы показывали нам свою музыку — и когда мы в тот день расстались, я сказал своей учительнице Анне Павловне Кантор: «Наконец-то что-то настоящее!» А потом, в течение двух месяцев, проведенных в «Иванове», мы много гуляли, и он меня «просвещал»… Первым объяснил мне, что Арафат — не «борец за свободу и справедливость», а террорист и убийца; что СССР — самое антисемитское государство в мире; что арабы всегда нападали на Израиль, а не наоборот, а наши СМИ всё врут и т. д. Рассказал мне, как Римский-Корсаков ценил еврейскую музыку и поощрял своих учеников-евреев (Михаила Гнесина и других) писать ее. От Рафаила Матвеевича я тогда услышал о книге Даймонта «Евреи, Б-г и история»; о том, как в доме отдыха, где они с Раисой Самойловной проводили отпуск, Райкин тайком читал эту книгу и говорил, что молодежь должна это знать. И еще рассказывал Рафаил Матвеевич о том, как, когда он предлагал свою еврейскую музыку (которую начал писать после четвертого инфаркта) музыкантам, соглашались ее играть русские, а евреи отказывались… Очень много всего он мне рассказывал — и говорил: «Я хочу, чтобы ты узнал себя». Этого я никогда не забуду.

Единственное, в чем я по прошествии многих лет не могу согласиться с Рафаилом Матвеевичем, — это его отношение к идишу. Он говорил: «Это жаргон!» — и утверждал, что иврит возбуждает в еврее национальное чувство и желание вернуться на родину, а идиш — нет, поэтому иврит в СССР запрещен, а идиш разрешен. Рафаил Матвеевич был прав: иврит возбуждает национальное чувство в сионистском смысле, но я по себе знаю, какое сильное и глубокое национальное чувство возбуждает идиш, как богат и выразителен этот язык, какая замечательная литература на нем создана и какую важнейшую роль он играл в жизни еврейского народа. Недаром народ создал такие пословицы: «Кто не знает иврита, тот необразован, а кто не знает идиша, тот не еврей» и даже «Б-г говорит на иврите, а слушает на идише».
— С чего началось увлечение идишем?
— Я много слышал идиш в детстве, когда проводил лето на даче с бабушкой и дедушкой (пару лет назад я написал на идише стихотворение об этом). К нам иногда приезжала моя тетя с Украины и пела еврейские песни: «Ломир алэ инейнэм», «Варничкес»… Что-то у меня осталось в душе с тех пор — и став старше, я захотел по-настоящему выучить этот язык. Ну а сегодня идиш — неотъемлемая часть моей жизни: едва ли проходит день, когда бы я не прочитал, или не написал, или не произнес хотя бы несколько фраз на идише. Вчера я ужинал с еврейским писателем, главным редактором газеты «Форвертс» Борисом Сандлером, позавчера пил чай с идишистом Геннадием Эстрайхом — и мы говорили только на идише. А завтра я иду смотреть пьесу Лейвика «Дер нес ин гето» в постановке еврейского театра «Фолксбине».
— Читаете ли вы классиков идиша в оригинале?
— Конечно. И Переца, и Аша, и Дер Нистера, и Маркиша… И сонеты Шекспира в переводе Лапина, и «Короля Лира» в переводе Галкина… А недавно начал пробовать кое-что писать.
— Вы выпустили диск с чтением стихов на идише.
— Даже два. А через месяц запишу еще один: из стихотворений Переца, по случаю 100-летия его смерти.
— В 2014-м вы стали гражданином Израиля. Прошлым летом Израиль выдержал три месяца тяжелой войны. При этом, с одной стороны, некоторые страны, которые принято считать цивилизованными, ведут антиизраильскую политику, а с другой, — многие упрекают израильское правительство в пассивности. Что вы скажете об этом как израильтянин и как гражданин мира?
— Политику проводят не «страны», а люди. К сожалению, на протяжении последнего столетия многие западные политики предавали и продолжают предавать западные идеалы; антиизраильская политика, конечно же, одно из проявлений такого предательства. А все ли сделало израильское правительство в войне с ХАМАСом, об этом я судить не могу: я не военный. Как говорил мудрый Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».
— Вашим первым европейским триумфом в детстве был концерт с Караяном. Готовы вы были бы сегодня выступить вместе с членом нацистской партии?
— Для меня Герберт фон Караян — не «член нацистской партии», а великий музыкант, так же как Давид Ойстрах и Эмиль Гилельс — великие музыканты, а не члены ВКП(б)/КПСС. Мне всегда казалось, что нам, жившим в Советском Союзе, такие вещи понятны больше, чем кому-либо.
— Есть ли у вас любимые пианисты, портреты которых вы готовы были бы повесить у себя в комнате?
— Почему же «готов был бы»? В моей комнате висят портреты Антона и Артура Рубинштейнов, Генриха Нейгауза, Владимира Горовица, Эмиля Гилельса.
— В детстве вы играли на бис свои пьесы. Продолжаете ли вы сочинять музыку?
— О нет, это я перестал делать еще в подростковом возрасте… Много разных стилей попробовал — и наступил момент, когда я почувствовал, что не знаю, что делать дальше, и в голове у меня перестала звучать моя музыка. Наверное, так и должно было произойти, это случилось в то самое время, когда я начал активно концертировать.
— В свое время вы очень щедро бисировали. Как сейчас вы относитесь к бисам?
— Так же. Сколько просят — столько стараюсь играть.

Беседовал Владимир Мак, «Лехаим»