«ЖИЗНЬ ДАНА ДЛЯ ОДНОРАЗОВОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ»

Григорий ПРУСЛИН | Номер: Октябрь 2012

Лев Юрьевич НовоженовЛев Новоженов — один из самых по­пулярных людей на российском телевидении. Он — создатель, руководитель и ведущий многих любимых телезрителями программ: «Времечко» и «Сегоднячко», «Старый телевизор» и «Тушите свет», «Иванов, Петров…» и «Большой секрет для маленькой компании», «Доброе утро» и «Наши со Львом Новоженовым», «Страна советов» и дру­гие..

— Так кто же ты, Лев Юрьевич Новоженов — руководитель, ведущий, писатель, журналист?
— Чем дольше я живу, тем меньше понимаю, кто я. Я пытался для себя сформулировать ответ на этот вопрос. И решил: я — человек, который раз­говаривает с людьми. Может быть, Господь дал мне этот дар.
— Но ты ведь и организатор хороший.
— Если ты хочешь что-то осуществить в своей жизни, то должен понимать, что никто ничего за тебя не сделает. Даже чтобы нормально по­говорить, должны быть созданы определенные условия. И это ты должен сделать сам или найти человека, который это сделает.
— Где-то я вычитал про тебя такую паро­дию: «Строг, степенен, уваженья просит / Видно по всему — интеллигент/Ясно информацию до­носит/ Недостатков и привычек нет». Как ты считаешь, что здесь соответствует действи­тельности?
— По-моему, сейчас в России просто проис­ходит ревизия слов и понятий. Конечно, я хочу, чтобы меня уважали. А как это — нет привычек? И недостатков? У каждого человека есть и то, и дру­гое. И у меня их много. Я курю, выпиваю, играю в карты.
— Как-то ты сказал: «Процесс духовного про­буждения личности более сложен, нежели просы­пания в девушке женщины». Интересно, а когда в тебе проснулась личность?
— Пробуждению личности во многом помог­ли окружавшие меня люди. Телевидение мне в этом очень помогло. Но мне кажется, что лич­ность моя то просыпалась, то засыпала. В разные периоды. Я не помню такого момента, чтоб она взяла и вдруг проснулась окончательно. Думаю, что этот процесс и сейчас не кончил­ся. Наверное, моя личность уже не во сне. Она проснулась, спустила ноги с кровати, подошла к зеркалу…
— Я знаю тебя очень давно и, насколько помню, ты хотел стать врачом-подводником и посту­пить в Военно-медицинскую академию. Почему же ты все-таки пошел в журналистику? В тебе заговорили гены отца?
— Все-таки в выборе профессии отцы играют большую роль. А в мое время все ребята хотели быть военными. В каждом времени есть свои пре­стижные профессии. Сейчас кто-то хочет стать бандитом.
— Ты стал хорошим, известным журнали­стом, заместителем главного редактора по­пулярного «Московского комсомольца». И вдруг решил уйти на ТВ. И твой главный редактор Павел Гусев сказал тебе: «Знаешь, пожилой ев­рей на экране…» Ты тогда не комплексовал по этому поводу?
— Конечно, комплексовал. Но мои комплексы всегда меня побуждают к действию, заставляют что-то предпринимать, чтобы от них избавиться. Хотя я сейчас стал еще более пожилым евреем. Просто об этом надо перестать думать — и все.
Мне твой вопрос знаешь что напоминает? Моя теща от предыдущей жены говорила мне: «Лева, что это вы уходите от моей дочери? Поверьте, все женщины одинаковы». Я позволил себе в этом усомниться и до сих пор считаю, что прав. Так же и с газетой. Много ведь работ хороших и разных, и интересных. А я вообще не однолюб.
— Я насчитал, что за эти годы у тебя было 14 телепроектов. Что это тебя так «мотало»?
— Еще больше, около 20-ти. Причины были раз­ные. Вспомни, на какие годы это пришлось. Ме­нялась политическая ситуация в стране, распада­лись телекомпании, распадались группы, уходили продюсеры. Какие-то проекты просто закрывали. А вообще-то первым ведущим был Моисей, кото­рый поставил рекорд по ведению одной програм­мы — 40 лет. До сих пор никто его не побил. Урок Моисея нас учит тому, что ведущий должен вести и куда-то привести. Желательно в хорошее место.
— Ты был рекордсменом по количеству еже­дневных программ. Был период, когда ты выхо­дил в эфир по четыре раза каждый день. Этот рекорд, по-моему, никто еще не побил.
— А это, может быть, у меня тоже что-то отцов­ское и еврейское. Чтобы оправдать свое присут­ствие в жизни, профессии, ты должен все время доказывать, что ты работаешь. И про меня не мог­ли сказать: «А что там делает на ТВ Новоженов? За что ему деньги платят?»
— А что интереснее: десять лет вести одну передачу или десять передач — по году?
— Если честно, то хотелось бы раз и навсегда ве­сти одну передачу. Но это не получается. Жизнь не дает. Для того, чтобы делать что-то одно, поло­жение в стране должно быть стабильное, а у нас — сам понимаешь…
— Какую передачу из своих ты бы выбрал, чтобы вести постоянно много лет?
— Наверное, «Тушите свет». Всю жизнь бы ее вел. Во-первых, это тематика глубоко моя. Если ты помнишь, я же всю дорогу писал фельетоны. Во-вторых, необычная передача по технологии, когда ведущий общается с компьютерными пер­сонажами. Ну и просто там ребята были хоро­шие.
— Сколько лет тебя знаю, ты все сатирик и все бичуешь… Тебе это нравится?
— Неужели я произвожу впечатление бичевателя? Я не люблю исправлять недостатки. Скорее всего, это мой способ восприятия жизни. Через юмор, иронию. Я такой размышлятель… или размыслитель.
— Когда-то в «МК» в заголовке твоей рубрики был твой портрет, перечеркнутый как мишень. Но ведь это ты стрелял, а не в тебя стреляли.
— В жизни каждый человек — одновременно и снайпер, и мишень. Как это не раз случалось со многими людьми. И, наверное, случится еще мно­го раз.
— Команда у тебя всегда интересная. Она пере­ходит с тобой из программы в программу?
— По дороге всегда теряешь людей. Но есть и те, которые со мной работают долго.
— Как ты подбираешь команду?
— По признаку любви. Я нахожу людей, кото­рые ничего не умеют, учу их от и до. За это они на­чинают меня немножко любить, а я их люблю за то, что в них много вложено. Я ни у кого не краду журналистов, не переманиваю, а делаю их сам. У нас творческая группа человек 40-50.
— Неслабо! Можно свою партию создать. Ты как генсек куда рулил бы? Машина, помню, у те­бя была с правым рулем.
— Ту машину я давно уж продал. А партию не хочу. Мне никогда не предлагали вступить в пар­тию. Даже в КПСС, что было тогда обидно. Не уважали, значит. И сейчас не предлагают. Я бес­партийный человек, который не любит ходить кодлом, стаей. Я сам по себе.
— Тогда расскажи немного о себе.
— Родился я в Москве и учился там же. В пе­дагогическом на истфаке и в полиграфическом на редакторском. Уехал в Ачинск на комсомоль­скую стройку. Был и бетонщиком, и плотником. Затем стал курьером в редакции, корреспонден­том. Всю жизнь хотел, как мой отец, стать жур­налистом. И еще путешественником. Что одно и то же. Ездил и как корреспондент, и как лите­ратор, читал свои рассказы. Где только не был: на Волге, в Сибири, на Сахалине, на Курилах. И за границей был. И Москву, между прочим, всю облазил, всю ее знаю. Поездил и понял: это мой город, моя страна.
— А зачем тебе, скажи откровенно, будучи руководителем программы, становиться еще и ведущим?
— А почему командир авиаполка еще и летает? Есть такие профессии, которые требуют личного примера. Есть замыслы, которые трудно объяс­нить, а можно только показать. И играющего тре­нера не спрашивают, почему он играет.
— Тебе нравится быть начальником?
— Нравится. Я всегда делаю то, что мне нравит­ся, и получаю от этого удовольствие.
— Сколько лет тебя знаю, ты всегда такой спокойный, уравновешенный. Ты и начальник такой?
— Это я внешне спокойный. Такой темперамент — сангвинический. А внутри я совсем другой чело­век. Как начальник даже жесткий — кричу, бывает. Разве спокойно сделаешь ежедневную информа­ционную передачу?
— Работа на ТВ специфическая. Как она повли­яла на твой характер?
— Я стал сварливым, раздражительным. По крайней мере, эти качества у меня усугубились.
— Зрители сетуют, что ты говоришь как-то медленно…
— Зато я думаю быстро.
— В твоих программах на самом деле прямой эфир? Трудно в прямом?
— Абсолютно честно, прямее не бывает. И труд­но. Но, когда привыкнешь, то труднее без него. Прямой эфир — это высший класс. Счет идет на секунды. Ничего нельзя вырезать.
— «Времечко» выходило в полночь — люди спать хотели. Вы учитывали это?
— Есть такая пословица: «Когда евреи начинают продавать гробы, люди перестают умирать». По­нимаешь, я еврей не только по национальности, но и по судьбе. Мне в жизни никогда ничего не предлагали на халяву. И никогда ничего не да­рили. Вот и время в эфире мне не предлагали на выбор. Какое дали, такое и дали. И нужно было сделать это время интересным, чтобы люди не за­сыпали у экранов.
— Почему в своей передаче «Наши со Львом Новоженовым», посвященной нашим соотече­ственникам за рубежом, ты выбирал благопо­лучных героев, нашедших свое место в жизни? Ведь большинство иммигрантов далеко не так уж благополучны.
— Ты прав, конечно. И в последних передачах стали появляться персонажи, о которых ты го­воришь. Но я все-таки думаю, что люди, которые подметают улицы или моют посуду, не очень ин­тересны для большой аудитории. Наверное, в та­ком положении оказались и талантливые люди.
Но ведь есть такая пословица: «Если ты такой ум­ный, почему ты такой бедный?» И в этом есть своя правда жизни. Потому что по большому счету, ес­ли ты ничего не добился, ты сам в этом виноват.
— Это твое убеждение: лучше СМИ «желтые», чем бесцветные?
— Это я сказал лет 10 назад. А сейчас, мне ка­жется, большинство СМИ стали «желтыми». Всегда плоха и неинтересна заурядность, похо­жесть на других. Вспомни нашу прессу 20-лет­ней давности.
— Как-то раз тебе в ресторане с соседнего сто­лика прислали рюмку водки. Это что — популяр­ность?
— Думаю, да. Конечно, меня это покороби­ло. Но ведь люди по-разному проявляют свою симпатию. Эти — так. Они решили, что это ши­карный жест.
— А что, по-твоему, приятнее: фигурально го­воря, получать почетные грамоты или их под­писывать?
— Почетные грамоты — это чушь собачья! Что в них хорошего? На царских деньгах, если пом­нишь, была подпись какого-то большого лица. Это приятно подписывать. А вообще-то, все за­висит от самой награды, ее авторитета. Если это Нобелевская премия, то лучше ее получать, чем давать.
— Но Нобелевскую премию вручает король. Что, королем плохо быть?
— А что хорошего-то? Он ходит только на одну клетку.
— Твои слова: «Сказать о себе «дурак» — запо­дозрят кокетство. Сказать «умный» — подума­ют, что много о себе воображает». Так что же ты скажешь о себе?
— Про себя я скажу так: «Я — не дурак».
— В своей передаче «Большой секрет для ма­ленькой компании» ты раскрывал псевдони­мы известных людей. Подобная акция была в период «борьбы с космополитизмом». Зачем тебе-то надо было поднимать эту тему?
— Мне очень жалко эту передачу. Она вышла всего 3-4 раза. Но ведь всегда интересно, по­чему у человека фамилия, скажем, Горький или Бедный. С чего это вдруг? Разве не интересно узнать, что настоящая фамилия Ахматовой — Горенко? И пусть люди знают, что Штейнбока и Офштейна нигде не печатали, пока они не стали Аркановым и Гориным.
— Хорошо. А Новоженов — это псевдоним?
— Эго моя фамилия, но псевдоним моего дедуш­ки, который он взял, поступая в Красную армию. У него фамилия была Новзен. И эта смена фами­лий — тоже своеобразная примета того времени.
— Однажды в Москве твой вечер прошел в рам­ках программы «Знаменитые евреи России». Ты чувствуешь себя знаменитым евреем?
— Нет, не чувствую. Хотя меня многие узнают. Даже в самолете. Но это, наверное, просто извест­ность.
— Тогда объясни, почему ты сказал: «Чтобы остаться евреем, я не уехал в Израиль».
— Понимаешь, мое еврейство несколько стран­ное. С одной стороны я, конечно же, еврей, но с другой — русский. Я ведь говорю и думаю на рус­ском языке. И я хочу быть евреем, но евреем я буду, живя в России. А в Израиле я буду русским.
— В самом начале твоего пути тебя взяли в «Литературную Россию» по рекомендации Сер­гея Михалкова, который позвонил редактору и сказал: «Возьми жидочка». Ты был знаком с ним?
— Действительно, так и было. Тогда я Михалко­ва не знал, а он меня — тем более. Но мой отец был председателем жилищного кооператива, в кото­рый Михалков хотел пристроить кого-то из своих. Потом уже, через много лет, я встречался с Михал­ковым неоднократно, но никогда не напоминал ему тот случай. Впрочем, он многим помогал.
— Ты постоянно находишься среди массы лю­дей. Ты не устаешь? Не хочется сбежать на не­обитаемый остров?
— Устаю и здорово. Мой необитаемый остров — в 30 км от Москвы. Это Крекшино, где жена по­строила хороший дом, больше 200 кв. м. Сама по­строила, своими хлопотами.
— В «Антологии сатиры и юмора XX века» у тебя вышел целый том. Ты — лауреат премии «Золотой теленок» клуба «12 стульев», лауреат премии «Золотой Остап». Ты много лет заве­довал отделом сатиры и юмора в «Московском комсомольце». Ты до сих пор считаешь себя са­тириком, юмористом?
— Наверное, по большому счету я все-таки юмо­рист. Но такой, знаешь ли, грустный.
— В свое время ты много писал для эстрады. В частности, для Шифрина, Новиковой. Сейчас пишешь?
— Нет. И времени нет, и платят мало за это. Если бы больше платили, может, и время бы выкроил.
— Когда же ты книги успеваешь писать?
— У меня с десяток книг. Но это в основном или старые вещи, или то, что родилось в процессе теле­визионной работы. Была такая утренняя рубрика «Пять минут со Львом Новоженовым». Я для нее каждый день писал по две страницы. Строчка за строчкой — и книжка возникает. Я, бывает, жалею, что многое не записываю.
— Не хотел бы ты стать министром инфор­мации?
— Министром не хотел бы. Мне нравится быть начальником, как я уже говорил, но не всяким. Хозяином казино, например, я хотел бы, а мини­стром — нет. Его жизнь предполагает такие огра­ничения, что я не в силах вынести. Я люблю жен­щин, выпивать, попадать в разные истории, кото­рые компрометировали бы крупного чиновника.
— Прости, откуда при такой занятости вре­мя на женщин, вино?
— Ну это между делом. Женщины — это не самоцель, а сопутствующий эффект. И потом я люблю, когда у меня мало времени, когда его не хватает, когда надо спешить. Я умею торопиться, и у меня хорошая реакция.
— Реакция на что?
— На все абсолютно. И на это самое тоже.
— Сколько можешь принять?
— Никогда не считал, но никогда и пьяным не был. Ну, я мог спокойно выпить бутылку водки. Смотря какое настроение. Последнее время со здоровьем стало хуже. У меня ведь язва хрони­ческая.
— А какие у тебя домашние обязанности?
— Только одна: деньги отдавать.
— Ты по-прежнему гурман?
— Я гурман странный. Просто есть блюда, кото­рые я люблю. Но бывает, что могу целыми днями не есть. А иногда как наброшусь…
— Ты за столом в компаниях больше говоришь или больше ешь?
— Если я выпиваю, то тогда я не ем. Больше раз­говариваю. Если помнишь, я всегда любил тосты говорить.
— Какие блюда ты никогда не пробовал, а хо­тел бы попробовать?
— Уже нет охоты чего-нибудь новое пробовать. Знаешь, чем отличается молодой от старого? Мо­лодому хочется нового, а старому хочется того, что было в молодости.
— Заверши формулу. Новоженов + алкоголь = …
— Смотря в каких количествах. Если до 200 грамм — приятнейший человек, замечательный собеседник. А после 500… возможны эксцессы. Я как-то сказал, что пью теперь меньше, потому что у меня нет времени на похмелье.
— Ты своим близким на экране нравишься? Они смотрят твои передачи?
— Смотрят. Обычно на ранних периодах. Вроде принимают ничего. Не ругают, по крайней мере.
— Ты говорил, что в твои детские годы у вас во дворе все мечтали попасть в тюрьму. Это считалось высшим шиком. И ты тоже хотел? Мечта не осуществилась?
— И я хотел. Мне до сих пор воры нравятся. В тюрьму я не попал, но в разные периоды жизни ходил на грани «осуществления мечты». А сейчас, на старости лет, идти в тюрьму уже сил нет.
— А правда, что в свое время перед тобой изви­нялся Сергей Степашин в бытность его главой МВД? Это когда на тебя напал милиционер.
— Да. Ко мне домой пришел его заместитель и еще какой-то генерал. И они стали снимать обувь в прихожей. А я был с большим фингалом…
— За что же он на тебя напал? По пьянке что ли?
— Да, он был здорово пьяный и врезал мне здо­рово. Он был лейтенантом спецназа МВД. А за что? Да он сам не знает. Я спросил его на очной ставке: «За что ты меня ударил? Ты что, евреев не любишь?» Он так возмутился и сказал в оправда­ние: «Да я сам татарин!»
— В одной из передач у тебя была рубрика «Бы­ло, да сплыло». А что у тебя было, да сплыло за последние годы?
— Много чего… Половина зубов «сплыла»… Ушла старая Москва, многих друзей нет. Кто умер, кто уехал, а кто просто ушел. А главное, я сам, прежний, «сплыл». Но я не жалею об этом. Я жалею только о проигранных деньгах.
— Ты по-прежнему играешь в карты и шахма­ты на деньги?
— В карты играю, в «блек-джек». А в шахматы почти нет — очень долго получается.
— В программе «Иванов, Петров, Сидоров» у тебя была такая мысль: «Улыбайтесь, все могло быть еще хуже». Это твое кредо?
— Да. Эго вечная формула. Мы могли родиться в войну, жить в 1937 г. или вообще в Средневе­ковье, или быть гладиаторами. И еще у меня там была такая фраза — «Улыбка, как капитан корабля, должна покидать человека последней».
— Не хотел бы вернуть какие-то годы своей жизни?
— Нет, жизнь дана для одноразового пользова­ния.

Беседовал Григорий ПРУСЛИН