САТИРИК ИЗ ОДЕССЫ

Геннадий ЕВГРАФОВ | Номер: Январь 2018

Исполнилось 120 лет со дня рождения Ильи Ильфа

«Комната» его жизни

Город был соткан из синего моря, голубого неба и особого, присущего только ему, юмора и напоминал Ноев ковчег: кто только не жил в Одессе – и украинцы, и русские, и евреи, и греки. В общем, каждой твари по паре.
Арье Файнзильберг влюбился в черноволосую красавицу Миндл, женился, как полагается, с хупой и брахот, и через некоторое время супруга принесла ему первенца, затем – второго младенца. Муж был рад, но очень хотел дочь. Он вознес свои мольбы к Всевышнему, но Господь его просьб не услышал, и в назначенный срок Миндл вновь разрешилась сыном. Младенец был хил и мал, но счастливо улыбался этому миру. Арье решил оставить Бога в покое, не отвлекать его от более важных дел и положиться только на собственные силы, но и здесь ничего не вышло – четвертый младенец при ближайшем рассмотрении тоже оказался мужеского пола. Тогда он утешился тем, что есть, и, как каждый любящий еврейский отец, возмечтал о счастье детей, прекрасно понимая, что быть еврею счастливым в России сложно. Сложно, но можно. Вот он и решил сделать так, чтобы дети хотя бы ни в чем не нуждались и превзошли отца. Двоих он отдал учиться по торговой части, но оба стали художниками. Оставалась надежда на третьего, но ремесленником после ремесленного училища тот не стал – стал писателем. Через много-много лет Илья Ильф (а это был именно он) с присущим ему юмором напишет: «Закройте дверь. Я скажу вам всю правду.

Илья Ильф

Илья Ильф

Я родился в бедной еврейской семье и учился на медные деньги». Деньги были действительно медные, потому что отец выше мелкого клерка в местном банке карьеры не сделал. Отцовские надежды оправдал самый младший – выучился топографии, так топографом и остался и, в отличие от трех братьев, сохранил родовое имя. Старшие же братья взяли псевдонимы и, между прочим, под ними и прославились. Один из них известен как французский художник-кубист и фотограф Сандро Фазини, второй – как советский художник-график и фотограф МАФ (или Мифа), ну а третий – как писатель Илья Ильф.
Окончив трехгодичную школу ремесленных учеников, Илья получил диплом подмастерья, но подмастерьем не стал – стал мастером. Но не в ремесленном деле, а в литературе. Хотя и литература в каком-то смысле тоже есть ремесло. Одно время средний Файнзильберг разъезжал по Одессе – служил разъездным статистиком. Но отчеты писал так, что все удивлялись – он статистик или писатель?
Когда до Одессы докатились революция и гражданская война, Илья ушел на фронт, где впервые узнал, что такое страх – страх смерти. В письме к любимой Марии Тарасенко он напишет: «Мне было очень страшно, я узнал страх смерти, и мне стало страшно жить». Но жить было нужно – что в боях с Деникиным, что в мирной жизни. Оставалось ответить на вопрос – как? Когда город освободили, Илья начал считать чужие деньги (устроился бухгалтером), но занятие показалось скучным, и бывший статистик ушел в журналистику. Вскоре от коротких заметок перешел к сочинительству – начал писать стихи. Когда понял, что, кроме литературы, другого пути для него нет, пришел с ними в «Коллектив поэтов», в котором состояли Багрицкий, Олеша, Катаев (вместе с которым они вскоре начнут писать великолепную прозу). Нина Гернет, ставшая впоследствии драматургом, вспоминала: «…Худой, высокий Ильф обыкновенно садился на низкий подоконник, за спинами всех. Медленно, отчетливо произносил он странные, ни на кого не похожие стихи:
Комнату моей жизни
Я оклеил воспоминаниями о ней…»
Стихи, показавшиеся Нине странными, были о любви к той самой девушке, которой он писал с фронта в 1919-м и которая в 1924-м станет его женой.

От ИФ до Ильфа

Илья Ильф и Маруся Тарасенко

Илья Ильф и Маруся Тарасенко

Ильф никогда не скрывал своего еврейства, он любил повторять: «Все равно про меня напишут: «Он родился в бедной еврейской семье». Когда Илья работал журналистом, то часто подписывался «Илья Ф.», «ИФ» или «Фальберг». Когда начал писать прозу, взял псевдоним – короткий, звучный и запоминающийся. Сложил первые буквы своего имени и фамилии – Иехиел–Лейб Файнзильберг – и смягчил для звучности твердое «л». Получилось Ильф.
Олеша уже в Москве вспоминал: «Он был чрезвычайно сдержан и никогда не говорил о себе. Эту повадку он усвоил на всю жизнь. Он придумал себе псевдоним – Ильф. Это эксцентрическое слово получалось из комбинации начальных букв его имени и фамилии. При своем возникновении оно всех рассмешило. И самого Ильфа. Он относился к себе иронически…»
Добавлю то, о чем мог не знать приятель Ильфа: в традиционной еврейской литературе подписывать произведения было принято первыми тремя буквами имени и фамилии. Традиция брала начало еще в раннем средневековье и была особенно широко распространена среди раввинов. Знал ли об этой традиции сам Ильф, сказать трудно, но один из своих рассказов 1930-х годов «Блудный сын возвращается домой» он начал словами «иногда мне снится, что я сын раввина», что наводит на определенные размышления. Так или иначе, под псевдонимом Ильф он вошел в советскую литературу. Псевдоним стал именем, имя – судьбой.

Одесса – Москва

Евгений Катаев родился в интеллигентной одесской семье, где отец был преподавателем, а мать – пианисткой. В семье было двое сыновей, в 1930-е годы они станут знаменитыми писателями. До этого, в начале 1920-х, оба были арестованы за «участие в антисоветском заговоре». Но обоим несказанно повезло: чекист Яков Бельский знал старшего брата Валентина и пришел на помощь – через полгода отсидки и Валентин, и Евгений вдохнули морской пьянящий воздух свободы.
Валентин вскоре перебрался в Москву. Евгений же, скрыв свое пребывание в тюрьме, устроился в угрозыск и стал ловить бандитов, наводивших страх на родной город. Работал на совесть, ликвидировал банду конокрада Орлова и прочую уголовную шпану, став через некоторое время одним из лучших оперативников в Одессе. Но в 1923 году переехал в Москву вслед за братом и вслед за ним же ринулся в журналистику – в столице за бандитами гонялись другие сыщики, да и Евгению не очень-то хотелось заниматься тем, чем занимался в Одессе. В Москве молодого провинциала заметили и взяли в журнал «Красный перец», да и другие газеты и журналы охотно публиковали талантливые фельетоны и юмористические рассказы одессита.

Не быть тенью

Евгений Петров и Илья Ильф

Евгений Петров и Илья Ильф

С 1924 года младший Катаев стал подписывать все, что выходило из-под его пера, псевдонимом Евгений Петров. Ардов, хорошо знавший обоих братьев, вспоминал: «По щепетильности своей Евгений Петрович полагал нужным уступить свою настоящую фамилию старшему брату В. П. Катаеву, который в то время завоевывал Москву смелой поступью многообразного и сочного дарования».
Валентин действительно быстро завоевал столицу, и когда младший брат переехал в Москву, считался уже мэтром. Он не только работал в популярной газете «Гудок», не только был любимым автором журнала «Крокодил» – его прозу публиковали московские «толстые» журналы, в одном из крупнейших издательств готовилось к выпуску собрание сочинений. Известность ему принесла повесть «Растратчики», написанная в 1926 году, а знаменитым он стал в 1928-м, когда сам Станиславский предложил из повести сделать пьесу и поставить ее во МХАТе.
Честолюбивому Евгению Катаеву быть тенью знаменитого брата не хотелось, он искал собственный путь в литературе и вскоре нашел его. Правда, опять-таки с помощью брата. Видимо, это все же была судьба.

 

Точка пересечения

Младший Катаев приехал покорять столицу почти одновременно с Ильфом. Пути их пересеклись в газете «Гудок». Газета приобрела фантастическую по тем временам популярность не потому, что публиковала статьи о железнодорожниках и железнодорожном транспорте, а благодаря своей четвертой сатирической полосе, где публиковались материалы в самых разных жанрах – от стихотворного фельетона до саркастической заметки на злобу дня. Читатели, как было принято в ту пору, мешками слали в редакцию письма о замеченных недостатках этого самого транспорта и безобразиях на железных дорогах. А уже в редакции журналисты-писатели Булгаков, Олеша, Паустовский, В. Катаев (которым вскоре было суждено стать украшением советской литературы) обрабатывали эти послания и на их основе высмеивали отдельные недостатки. Большинство из тех, кто делал четвертую полосу, были земляки-одесситы. Ильф пришел в газету в 1923 году, Петров – в 1926-м. Работать было весело и интересно. Все были таланты, придумщики и остроумцы. Это были счастливые, более-менее свободные годы, когда еще можно было, в отличие от последующих сталинских страшных лет, не «наступать на горло собственной песне», как говорил Маяковский, и довольно-таки жестко высмеивать некоторые советские реалии.

«Дюма-отец» и «негры»

В Одессе память об Ильфе увековечена мемориальной доской на доме, где он родился (ул.Старопортофранковская, 137)

В Одессе память об Ильфе увековечена мемориальной доской на доме, где он родился (ул.Старопортофранковская, 137)

Летом 1927 года Ильф и Петров поехали вместе в Крым и на Кавказ. До поездки их отношения были приятельскими, во время поездки стали дружескими. Они сошлись – волна и камень. Один – трепетная еврейская душа, другой – закаленная славянская. Тем же летом после возвращения в Москву Валентин Катаев в шутку предложил им открыть творческий цех. «Я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь пару раз по вашим рукописям рукой мастера и готово…» – сказал им в редакции брат, наставник и друг. И здесь же немедля изложил сюжет авантюрного плутовского романа: главный герой, плут и авантюрист, ищет драгоценности, спрятанные в стульях. Катаев, как змий-искуситель, соблазнял двух начинающих литераторов – он, дескать, популярен, издатели ждут не дождутся его новых произведений, публика на его спектакль спрашивает лишний билетик за квартал от МХАТа. Кроме того – здесь искуситель прищурился, – можно хорошо подзаработать. Но – мэтр выдержал почти мхатовскую паузу – у него сейчас много других творческих планов, времени в обрез, так что берите сюжет и садитесь за машинку.
Искушаемые переглянулись – предложение действительно было соблазнительным. Из одного угла редакционной комнаты им подмигивала слава, раскрывая свои объятья (слава не обманула – после выхода первого романа они действительно прославились на всю страну), из другого – улыбалось богатство (богатыми они не стали, но пришел достаток, и весьма ощутимый по меркам тогдашней советской жизни).
Сюжет друзьям понравился, и после недолгого раздумья Ильф предложил Петрову писать вместе. Тот согласился, и в тот же день они сочинили план романа, которому было суждено, говоря современным языком, стать одним из лучших советских бестселлеров.
Осенью первая из трех частей романа была представлена на суд мэтра. Он рукопись прочитал, восхитился и откровенно признался: рука мастера вам не нужна, пишите дальше, этому роману суждены и успех, и слава. У Катаева был звериный нюх – недаром в «Гудке» он подписывал свои фельетоны псевдонимом Старик Саббакин. Единственное, что потребовал несостоявшийся «Дюма-отец» от несостоявшихся «негров» – посвятить будущий роман ему и с гонорара подарить золотой портсигар. На что авторы с радостью согласились и с утроенной энергией принялись за работу.
В январе 1928 года роман «Двенадцать стульев» был написан, принят журналом «30 дней» и опубликован. Затем он вышел в издательстве «Земля и фабрика», переиздавался миллионными тиражами в других советских издательствах и не раз экранизировался как в Советском Союзе, так и за рубежом. Роман вошел в золотой фонд не только русской литературы – мировой, был переведен на множество языков и пользовался успехом в Европе и Штатах.

 

Советские Гонкуры

А потом в 1931 году был написан второй роман – «Золотой теленок», который пользовался у читателей не меньшим успехом, чем первый. Были и другие повести, рассказы, фельетоны и киносценарии. Не менее талантливые, чем романы. Но литература – штука жестокая, и все же Ильф и Петров всегда будут восприниматься публикой прежде всего как авторы первых двух произведений.
В те годы соавторы поняли, что такое успех, и почувствовали, что такое слава. Карикатуристы в газетах и журналах изображали их в виде сиамских близнецов. Вдовы на коммунальных кухнях обсуждали меж собой все достоинства и недостатки мадам Грицацуевой; мелкие жулики спорили, кто умнее – мосье Паниковский или Шура Балаганов; мальчишки во дворах играли в Остапа Бендера.
Любознательные читатели интересовались, как это они пишут вдвоем. Ильф и Петров, отшучиваясь, отвечали. Сначала – в «Двойной автобиографии»: «Интересующимся можем указать на пример певцов, которые поют дуэты и чувствуют себя при этом отлично». И далее с юмором поясняли: «Несмотря на такую согласованность действий, поступки авторов бывают иногда глубоко индивидуальными. Так, например, Илья Ильф женился в 1924-м, а Евгений Петров в 1929 году».
Затем отвечали на интересующий всех вопрос в предисловии к «Золотому теленку», потому что число любопытствующих не сокращалось. И вновь прибегли к спасительному юмору: «Как мы пишем вдвоем? Да так и пишем вдвоем. Как братья Гонкуры. Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтобы не украли знакомые».
В одной из записных книжек уставший от подобных вопросов Ильф иронически заметил: «Мы сказали. Мы подумали. В общем, у нас болела голова».
И уже после смерти Ильфа Петров в своих воспоминаниях о нем написал: «Как-то по просьбе одной редакции мы сочинили юмористическую автобиографию, в которой было много правды. Вот она: «Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники… Итак, работать нам трудно… Один – здоров, другой – болен. Больной выздоровел, здоровый ушел в театр. Здоровый вернулся из театра, а больной, оказывается, устроил для друзей холодный а-ля-фуршет. Но вот, наконец, прием окончился, и можно было бы приступить к работе. Но тут у здорового вырвали зуб, и он сделался больным. При этом он так неистово страдает, будто у него вырвали не зуб, а ногу. Это не мешает ему, однако, дочитывать историю морских сражений. Совершенно непонятно, как это мы пишем вдвоем».

Последний звонок

В Cаду скульптур Одесского литературного музея можно увидеть композицию «Антилопа-Гну»

В Cаду скульптур Одесского литературного музея
можно увидеть композицию «Антилопа-Гну»

В 1935 году Ильф и Петров открыли «свою» Америку – газета «Правда» отправила их в путешествие по американским штатам на три с половиной месяца.
Им понадобился год, чтобы написать «Одноэтажную Америку», которая, как и другие их сочинения, пользовалась огромным успехом у читателя – Советский Союз был заперт, как самая знаменитая в мире тюрьма Синг-Синг в штате Нью-Йорк, которую все же показали двум заезжим иностранцам. Так что, конечно, советским читателям хотелось знать, как живут люди за океаном.
Ильф вернулся в Москву смертельно больным: во время поездки у него открылся застарелый туберкулез, подхваченный еще в Одессе. Он все понимал, не поцеловал жену при встрече, не подходил и не прикасался к дочери. Болезнь протекала тяжело, и врачи были бессильны.
Евгений Петров вспоминал: «В начале апреля вечером мы возвращались домой после какого-то заседания. Мы молча поднялись в лифте и распрощались на площадке четвертого этажа. «Значит, завтра в одиннадцать, – сказал Ильф. – Завтра в одиннадцать». Тяжелая дверь лифта закрылась. Я услышал звонок – последний звонок, вызванный рукой Ильфа. Выходя на своем этаже, я услышал, как захлопнулась дверь. В последний раз захлопнулась дверь за живым Ильфом… О последнем своем апреле Ильф написал в записной книжке: «Люблю красноносую весну».
Весна кончилась 13 апреля 1937 года.
С его смертью умер писатель «Ильф-Петров». После прощания почерневший от горя больше чем друг Петров в близком кругу сказал: «Я присутствую на собственных похоронах». Он потерял не просто соавтора – он потерял часть себя…
Евгений Петров погиб 2 июля 1942 года в авиационной катастрофе: пассажирский «Дуглас» шел на небольшой высоте, летчик не заметил холм…
Кстати, вдова Ильи Ильфа настояла на том, чтобы их дочь Александра носила именно фамилию Ильф, а не Файнзильберг. В милиции долго не соглашались регистрировать ребенка под этой фамилией, но вмешался руководитель личной канцелярии Сталина Александр Поскребышев, и вопрос решился.

«Клевета на советское общество…»

Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были напечатаны соответственно в 1927-м и 1931 годах. Но то, что можно было говорить, писать и печатать в те годы и даже в расстрельном 1937-м («Одноэтажная Америка»), уже нельзя было – в 1948-м. Хотя Ильф и Петров в конфликте с эпохой не были – в конфликте были Мандельштам, Ахматова. Эпоху не замечали, презирали Хармс, Введенский. Воспевали – не только бездарный Безыменский или посредственность Гладков, но и талантливые Маяковский и В.Катаев. Ильф же и Петров высмеивали уродства и нелепицы советской жизни – и только.
За пять лет до смерти вождя и постепенного демонтажа системы, в самом начале «борьбы с безродными космополитами», когда сталинский режим медленно, но верно изживал себя, превращаясь вместе с хозяином режима в «живой труп», разразился очередной идеологический скандал в связи с выходом в свет «Библиотеки избранных произведений советской литературы». Издание было приурочено к 30-летию советской власти. Юбилейный сборник включал в себя и оба знаменитых романа Ильфа и Петрова. Секретариат Союза писателей счел это «грубой политической ошибкой», о чем генеральный секретарь СП Фадеев немедленно доложил Сталину и Маленкову, приложив к своей записке постановление секретариата от 15 ноября 1948 года, в котором говорилось, что «книги «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были написаны в период НЭПа и являются клеветой на советское общество», поэтому секретариат считает недопустимым включение их в альманах. Секретариат ЦК ВКП(б) в лучших традициях бюрократии в ответ на постановление Секретариата СП принял свое постановление, в котором резюмировал: «Романы Ильфа и Петрова содержат крупные идейные ошибки. Описывая жизнь советского общества в годы новой экономической политики, авторы не увидели в ней ничего положительного, представили ее в самых мрачных красках. Советские люди выведены в романах ограниченными, смешными и тупыми обывателями, среди которых безнаказанно орудуют аферисты и проходимцы».
Читатель, вам не кажется, что это постановление, пусть с опозданием на десять лет, говорит не только о верном прочтении двух романов Ильфа и Петрова, но и о сути сталинской системы? Правда, авторы постановления такой смысл в него не вкладывали.

Запрет… и бессмертие

В 2017 году к 223-летию со дня основания Одессы на Аллее звезд появилась новая звезда – в честь Ильи Ильфа

В 2017 году к 223-летию со дня основания Одессы на Аллее звезд появилась новая звезда – в честь Ильи Ильфа

В декабре того же года Агитпроп ЦК подготовил записку, в которой говорилось, что в романах Ильфа и Петрова главный герой «аферист Бендер» изображен «наиболее яркими красками». «Золотого теленка» вообще объявили антисоветским произведением, в доказательство чего приводилась цитата из главы о чистке в «Геркулесе»: «Вот наделали делов эти бандиты Маркс и Энгельс». Уже одного этого было бы достаточно, чтобы обоими авторами занялось МГБ. Но в этом случае оно было бессильно: при всем желании даже вездесущие советские органы упечь авторов в ГУЛАГ не могли – оба уже пребывали не в их власти.
Редакторам, разрешившим в свое время выпуск романов, влепили выговор. На романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» был наложен запрет. И только в 1956 году поколение «оттепели» открыло для себя двух замечательных советских (подчеркиваю – советских) писателей. Романы стали издаваться и переиздаваться, имена обаятельных героев-авантюристов стали нарицательными, фразы из книг ушли в народ – их цитировал и стар и млад. В литературу войти трудно. Еще труднее в ней остаться. Ильф и Петров остались. Что еще нужно для бессмертия?